Наследство Бивиса и Батхеда
Даже самые глобальные тенденции начинаются с чего-то очень конкретного. На мой взгляд, современная анимационная стилистика была предрешена тогда, когда появился американский сериал “Бивис и Батхед”. Это был сериал, нашедший визуальную форму для черного юмора, для едкой иронии, для американского скепсиса — то есть для тех негативных эмоций, которые просто необходимы для саморегуляции общества, для отдыха от высокой героики и патетики игрового кино Голливуда.
Кто такие Бивис и Батхед? Антисупермены. Тинейджеры-придурки. Асоциальные болваны, не способные к саморазвитию, к образованию, к любой созидательной деятельности. Наконец, они — уроды, в которых нет ничего трогательного. Маленькие глазки, мелкие острые зубки, как у хищных рыб, вытянутые физиономии, щуплые тела, короткие кривоватые ножки. Триумф антиэстетизма.
И это образы типичных американцев...
Бивис и Батхед вечно сквернословят, обсуждают физиологический низ, занимаются онанизмом, днями просиживают перед телевизором, едят так называемые “неполноценные продукты” вроде шоколадных батончиков из яблочных огрызков, не берегут своей и чужой жизни. Их мир — своего рода физиологическая преисподняя. Тут и сидение на унитазах, и поиски туалетной бумаги, и копание в кучах мусора, и вид всевозможных объедков, рвотных масс, экскрементов, плевков, соплей и прочего. Когда один из приятелей как бы умирает, второй тащит его за ногу, чтобы закопать, потому что умерший “воняет” и его начинают осаждать мухи. По пути к месту захоронения на труп успевает помочиться собака...
Тем не менее пиршество отвратительной материальности и физиологизма не вызывает отвращения у зрителя. Все визуальные образы низкого, низменного или просто грязного — предельно живописны, но условны и бесплотны. В такой образности человечество дает себе волю разгуляться, выражая все то, что продолжает находиться под запретом в традиционной, более жизнеподобной эстетике. Слезы, кровь и пот игровое кино готово показывать — это еще куда ни шло. Впрочем, желательно, чтобы все эти жидкости исторгались красивыми, ровно загорелыми и художественно освещенными телами.
Если кто-то из режиссеров решает демонстрировать с экрана нечто низкое и грязное — это всегда вызов традиционализму и Голливуду, всегда претензии на сопротивление массовым клише. В фильме “Увидеть море” Франсуа Озон подводит камеру к унитазу, в котором остались экскременты девушки-хиппи. Михаэль Ханеке показывает, хотя и не крупным планом, лужицу рвоты героини в “Пианистке”. В “Кен Парке”, изобилующем эпатирующими сценами, даже самого невозмутимого зрителя способен шокировать вид спермы тинейджера, сначала предающегося мастурбации, а потом убивающего ножом родных дедушку и бабушку.
Человечество словно устало находиться в классических границах достоверности, куда не вмещаются слишком многие аспекты физического бытия человека. Нарастает потребность в большей правде о природе живых организмов, о материально-телесном начале. Тот крен в духовность, который доминирует в многовековой культуре и по-прежнему определяет магистраль визуально-игровых искусств, начинает восприниматься тоже как своего рода клише, штамп, приевшаяся условность. Одним словом — как то, что тормозит прогресс в постижении мира с помощью художественных средств.
В то же время традиционным искусствам очень сложно раздвигать границы допустимого, не рискуя порушить и сами основы эстетического баланса внутри художественных произведений. Ведь все, что
