Трагедия повседневности и способы ее преодоления
Как уже было сказано, монотонная рутина (а вместе с ней — каждодневный труд, приличное место работы, традиционная семья) наряду с Системой оказывается для молодого героя воплощением той антипатичной реальности, от которой следует бежать, которая душит и угнетает. Способом ее заглушения может стать и нечто разрушительное с социальной точки зрения (самоубийство, наркотическое и алкогольное опьянение), и что-либо более конструктивное (йога, мир искусства, любовь, отшельничество, путешествия). Примеров в молодой прозе предостаточно.
Повесть Сергея Чередниченко “Потусторонники” (“Континент”, № 125 /2005/) начинается с некролога, и далее в обратно-ретроспективной композиции разворачивается бытие двадцатидвухлетнего провинциального поэта Гриши Андреева. Это трагедия человека, стремящегося к трансфинитным
категориям, разочарованного в видимом и жаждущего невидимого, человека, движимого усталостью и утратой жизненных аппетитов
Гриша Андреев противостоит в первую очередь родственникам, отцам, старшему, совковому, поколению, всем недовольному и увязнувшему в рутине, гордящемуся борьбой за выживание и учащему детей точно так же барахтаться, жить по тем же правилам массы. В “Обращении к отцам” Андреев разражается программным манифестом: “Мы сберегли последние силы, чтоб с высоты своего низменного века плюнуть в ваши растерянные физиономии. Чтоб
не быть контингентом потребителей; черной дырой с вечно разинутым ртом, алчущей поглотить бездну секондхендовских автомобилей и шоколадных батончиков; винтиком в системе, организованной по принципу „заработал — потратил” („поел — покакал”, „покакал — поел”). Чтоб остаться немного собой”.
Гриша говорит своей девушке Коре (она то Кора, то Мара, и сам Гриша — то Гриша, то Горя, то Данила-мастер, здесь множественность аллюзийных, выдуманных имен тоже сигнализирует об отталкивании от реальности): “Нужно писать о жизни, о жизни, о жизни! А ты от нее хочешь спрятаться!”
Между тем не жизнь, а инобытие — лейтмотив “Потусторонников”. Мистическим постижением инобытия занимался и постоянно упоминаемый здесь Даниил Андреев, с которым Гриша Андреев себя внутренне связывает (“Он и есть Христос! А я — не обретший себя апостол!”). Стремление к верхним брамфатурам, к Шаданакару, влитие в потусторонние процессы, отображающиеся в метаистории, — вот куда должна стремиться душа человека. Грише Андрееву лучшим средством такого перехода кажется физическое изнеможение, страдание: “Я хотел бы заболеть… сильно- сильно заболеть… или чтобы меня вырвало, и я бы корчился в судорогах над унитазом. После этого, быть может, смогу почувствовать всю „прелесть жизни””.
Развлечения молодежи в “Потусторонниках” — и утонченной, и уличной — полная отдача инстинктам, телесным желаниям, игра с ними, разнузданность как способ отрешения от всего внешнего. То же самое в повести Марины Кошкиной “Химеры” (см. тот же “молодежный” спецномер “Континента”). Ее герои, еще старшеклассники, пьют, курят, колют вены и идут в ночь бить врагов
арматурой. И родители ничего не могут поделать. Скучающий Илья (“Вся жизнь — цепочка лишенных смысла действий. И люди — дебилы. Ничего
интересного”) и его плотоядная, всем довольная сестра Лиза (“Дикий зверь, самка… что еще скажешь?”) переезжают в другой город к тете, чтобы начать там новую жизнь и закончить школу. Но вскоре беспорядочная жизнь возобновляется — Илья связывается с замужней наркоманкой Анечкой и ее друзьями.
Эстетика нигилизма превращает этих детей в эгоцентричных гедонистов, для которых каждая минута без наслаждения — мука. И опять возникает проблема избавления от жизни. “Смерть, — думал Илья. — Она похожа на снежного барса. Она такая же нежная и страшная”. Точно такие же герои с точно таким же отношением к жизни повторяются у Кошкиной в повести “Без слез”, вышедшей в прошлом году в “дебютовском” сборнике.
Социологи подтверждают распространенность гедонистических установок у молодежи. Помимо понятного желания постоянно получать максимальное наслаждение, не отдавая ничего взамен, здесь сказывается опять-таки тяга к экзотике. Хиппи и прочие, начавшие с “ЛСД-революции”, сначала воспринимали наркотики как безвредную часть индейской культурной традиции, затем, после случившихся смертей, стали относиться к ним двойственно, как к “вратам восприятия” (название книги Олдоса Хаксли) и как к средству саморазрушения. Сейчас наркотики — в первую очередь средство ловить кайф (взгляд молодежной массы, не носящей особых контркультурных мет).
Впрочем, в искусстве химические трансформаторы реальности и сейчас играют значительную роль, в особенности в направлении так называемого психоделического реализма, изображающего галлюциногенную реальность. Таковы картины и произведения художника Павла Пепперштейна, автора книги “Свастика и Пентагон”, в которой молодые герои-рейверы (английское
Мотив рутинности жизни и “обыкновенности” персонажа как неких нестерпимых черт существования — постоянная и доминирующая черта творчества Романа Сенчина, начиная с первой публикации в журнале “Знамя” (рассказ “День без числа”, давший название его позапрошлогодней книге) и
