ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ДНЕВНИК ДМИТРИЯ БАВИЛЬСКОГО
Эстетические впечатления прошлого года
1. Альберто Джакометти в Музее частных коллекций
Творчество скульптора Альберто Джакометти — лучший аргумент и иллюстрация к заключительному абзацу книги Мишеля Фуко «Слова и вещи», в котором говорится, что сам человек исчезает, как исчезают его следы на прибрежном песке. Его худые скульптуры и есть последняя остановка перед исчезновением, растворением в безбрежности. За это Джакометти любили экзистенциалисты, однако он важен и сейчас — в очередную переходную (неизвестно куда) эпоху.
Тела, уподобленные трещинам в пространстве, разламывающие краюху зала и сами ставшие разломом, движутся в неизвестном направлении, обугливаясь по ходу сюжета. Бухенвальдские ребра эйдосов, выпирающие из вечности, царапающие небо бугристой вулканической магмой плохо обработанных краев.
Скульптура важна признаками сделанности, сотворенности, следами вложенного в пространство труда. Особенно теперь, когда принято сглаживать и упаковывать в целлофан не только искусство, но и жизнь. Царапающая фактура Джакометти как раз об этом, про это — словно тот самый кадр из «Андалузского пса», где зрачок бредит бритвою: бронзовые фигуры, балансирующие на ветру, вспарывают восприятие, заставляя находить и одухотворять общие места подобий, в которых личностные характеристики вынесены за скобки.
Вот как Рене Шар описывает скульптурные пары: «То ли раздетые, то ли нет. Тонкие, сквозные, как витражи сгоревшего храма, бесплотные, как мусор, сам устыдившийся своей невзрачности и худобы. И все-таки гордые собственной отвагой — из породы тех, кто дойдет до конца, не дрогнет под неумолимым светом катастрофы».
А мы уже дошли до конца, до предела, заглянули за него, упали в омут с головой, сгорели еще до того, как самолет пошел на посадку. Словно бы кости, восставшие из пепла, отмененное будущее; сгоревшее, но бывшее когда-то. Описание требует назывных предложений, неопределенного артикля, перечислительной интонации, с головой выдающей растерянность перед этим омутом и последней остановкой. Я помню все твои трещины, и в асфальте и на пятках, и трещины сплетения вен на изысканных запястьях, которые любил, которые только вот и помню.
Что бывает, когда любовь уходит, растворяется, как растворимый кофе, оседая прокуренной копотью на изнаночной стороне зубов и на стенках фарфорового стакана? Последним остается имя, первой уходит улыбка. А еще голос, ведь это только кажется, что ты его помнишь, удерживая внутренним слухом.
Память потом еще долго цепляется за характерные жесты и выражение глаз (именно выражение — набор конкретных статичных взглядов-как-в-балете-поз), но даже и это со временем вымывается, как кальций из костей, оставляя кости хрупкими и несвободными.
Жак Дюпен о Джакометти: «Он не может взяться за лепку головы, поскольку видит, как та, утрачивая объем, истончается до гладкой пластины, так что подробности лица выглядят простыми знаками впадин и выступов, чуть заметно моделирующих поверхность.<...> Беспощадные орудия, эмблематические фигуры, окаменелости страстей, вкрадчиво развешенные ловушки, неотвязные круги, хрупкие постройки, облюбованные смертью, — во всех них та же точность руки и глаза, та же напряженность столкновения внутреннего с внешним, как в любой работе с натуры...»
2. «Борьба за знамя» в Малом Манеже и «Футуризм — радикальная революция» в ГМИИ им. Пушкина
«Борьбу за знамя» Екатерина Деготь сделала на материале искусства нэпа, «Футуризм — радикальная революция» в Пушкинском составили из «итальянской» и «российской» частей. Два проекта, утверждающих преемственность русского искусства, объясняющих специфику русского модернизма.
Деготь в очередной раз подтвердила статус лучшего современного куратора. Шел, начитавшись рецензий, не без внутреннего напряжения, готовясь увидеть километры станковой халтуры, которых, как пишут критики, в запасниках РОСИЗО неисчерпаемое количество.
Ан нет, картин из хранилищ на «Борьбе за знамя» не так уж и много, подавляющее большинство работ принадлежит ведущим музеям и частным собраниям. Деготь продумала выставку на всех «этажах» и уровнях восприятия. От идеологии до развески, поставив во главу угла оппозицию между Сталиным и Троцким, когда каждый из художников «играет» за свою сборную.
