Разговор связан с тем, что Арабов — автор сценария игрового фильма Александра Прошкина “Чудо”. В основе картины — знаменитое “Зоино стояние” — история
128-дневного “окаменения” девушки с иконой Николая Чудотворца в руках (она вздумала потанцевать с образом святого, не дождавшись прихода своего возлюбленного Николая). Было это в 1956 году в Куйбышеве.
“— Есть люди, для которых разные диковинные чудеса больше значат, чем, например, причастие. Вера в чудо и вера в Бога: в чем, на ваш взгляд, отличие?
— Отличие очень простое: человек не хочет менять себя и ищет всякого рода внешних вещей и внешних идолов. А вера в Бога — это, прежде всего, изменение своего собственного существа на принципах любви — а это мало посильная задача для большинства. Вот почему люди предпочитают всякого рода экзальтацию духовной работе над собой на принципах любви, на заповедях, которые нам дал Христос. Но многие ли знают эти заповеди? Спросите наших студентов в институте: кто знает Евангелие? Да даже вы ко мне обратитесь — знаю ли я Евангелие? Я читал Евангелие, я стараюсь жить по Евангелию, но я не могу сказать, что знаю. Люди будут знать Евангелие, когда в средней школе у нас будет преподаваться Закон Божий или, точнее, история религий с большими часами, отданными Православию как ведущей конфессии в России. Когда это будет, тогда мы можем говорить, что люди что-то знают.
— То есть Вы сторонник введения ОПК в школе?
— Я абсолютный сторонник и считаю, что необходимо изучать не только христианство, безусловно, делая на нем акцент, но и основы ислама, буддизма, иудаизма. Чтобы понять трагедию еврейского народа, необходимо знать историю иудаизма и то, что произошло с этим народом, — это космическая трагедия, это богоизбранный народ, который не узнал Бога, которого всю жизнь звал, всю свою историю. Это потрясающая, просто потрясающая трагедия, космическая.
— Почему чудо может быть страшным, не укладывающимся в сознании, как некоторые из ветхозаветных чудес?
— Чудо — событие, которое происходит помимо наших действий, выламывающееся из причинно-следственной связи. Есть темные чудеса, есть светлые чудеса, их различать могут только духовно опытные люди — монахи, схимники, старцы. Например, при одной из атак Наполеона в Австрии — я об этом писал в своей книжке „Механик судеб” — он прошел под сплошной картечью, не получив ни одной царапины, по подвесному мосту и увлек за собой армию. А практически выигранное Бородино послужило причиной бегства того же Наполеона по разоренной Смоленской дороге из России, — разве это не чудо? И в каждой человеческой жизни есть всегда такие вещи. Я повторяю, что мы живем внутри чуда. Чудо есть жизнь сама по себе: наше рождение, наше сознание, наша способность связывать события, прогнозировать их. И Спаситель все время с нами, Он сказал: покуда собраны два-три человека, верующие в Меня, — Я с вами. Проблема в том, что мы Его не видим.
А чудеса типа „Зоиного стояния” случаются тогда, когда все средства исчерпаны, и просто людей бьют по голове, чтобы что-либо дошло. За последние 15 лет с нашей страной произошла культурная деградация, и, может быть, у Бога опять не останется никаких других средств, чтобы вразумить людей, — только стукнуть вот так молотком по голове”.
Илья Дедекинд. Живые традиции русского невегласия. — “Пушкин”, 2008, № 1 <www.russ.ru>.
Одна из 95 рецензий, размещенных в номере. Эта — о книге Густава Шпета “Очерк развития русской философии”, и, главным образом, здесь содержится убийственная полемика с В. Кантором, написавшим предисловие к этой книге. Но мы возьмем фрагмент из главки-изложения шпетовских идей касательно важнейшей для русских философов проблемы идентификации: “С философией в России вообще случился странный парадокс. Ее часто отрицали за бесполезностью, но запрещали за вредность. Как будто бесполезное может быть вредным. На самом деле ее опасались, и не без причины. Ибо позволить себе такую бесполезную игрушку может только очень сильная власть — власть самого народа (древнегреческий полис как пример). Поэтому в условиях русского самодержавия философия должна быть либо запрещена, либо обеспложена — приспособлена к нравоучительным или идеологическим целям. Парадокс же состоит в том, что в последнем случае запрещение осуществлялось как бы для ее собственной пользы и даже более соответствовало ее достоинству...”
Людмила Зубова. Поэтические вольности и орфография. — “Арион”, 2008, № 3 <http://www. arion.ru> .
“Поговорим о конфликте, участники которого, с одной стороны, вольнолюбивые писатели, как правило, люди, к языку особо чувствительные, а с другой — профессиональные хранители грамотности: редакторы, корректоры, учителя — которые и сами часто бывают писателями. Конфликт обостряется в трудных условиях моды на демонстративное неподчинение орфографическим нормам. <…> Поэзия испытывает потребность в широкой вариантности языковых средств, в том числе и вариантности орфографической. И поэты, выходя за рамки правил, расширяют это пространство. Во многих случаях поэтический эксперимент указывает на несовершенство правил, но даже если эти правила будут когда- нибудь идеальными, поэты все равно захотят их нарушить и найдут подходящий способ. <…> Пожалуй, сейчас главное, что мешает поэтам в полную силу своевольничать в орфографии, — это „олбанский язык” (“аффтор жжот”. — П. К. ). Именно массовость его распространения заранее превращает орфографические деформации в банальность. Но усложнение задачи должно пойти на благо поэзии”.
Дина Крупская. Стихотворения. — “Радуга”, Киев, 2008, № 5-6.
Я птица невысокого полета.
