Пятьсот шестой полк идет первым эшелоном, мы — вторым. За нами — вэвэшники, проводят окончательную зачистку.
Все подходим к зампотеху, смотрим в бойницу.
Ожидаю увидеть что-то эпохальное, тысячи солдат, бегущих с яростными лицами, как в кино: “За Сталина! За Родину!”, но на деле все просто, буднично.
На насыпи одинокой цепочкой лежит батальон. Людей совсем немного, человек сто, они лежат, ожидая переноса обстрела вглубь города, чтобы подняться и пойти туда, за разрывами. Обстрел переносят, солдаты поднимаются. Как при замедленной съемке, бегут через насыпь и один за одним исчезают на той стороне. Бегут тяжело, приземисто, каждый тащит на себе по два пуда груза — патроны, гранаты, гранатометы, станины, ленты, пулеметы, “мухи”, “шмели”. “Ура” никто не кричит, бегут обыденно, устало, молча, с равнодушием притерпевшегося солдата привычно отрывая свое тело от земли и бросая его в летящий металл, уже зная, что не все они будут живы, и все же поднимаясь в атаку.
Зампотех опять показывает пальцем за окно и смеется. Ему смешно смотреть, как парнишка, нагруженный железом, неуклюже карабкается по насыпи, сгорбленный АГСом. Спрятанный за кирпичной стеной зампотех от души хохочет. Во мне моментально вспыхивает ярость: “Сука, это же твои солдаты! Они же на смерть идут, а ты тут ржешь над ними, падла!”
Я смотрю на маленькие беззащитные фигурки, и мне вдруг становится страшно. До дрожи в коленях. Страшно за них, за человеческую жизнь вообще. Нельзя смотреть, как пехотные шеренги поднимаются в атаку, и самому оставаться на месте. От этого можно сойти с ума. Там, за насыпью, все наравне, все солдаты, у всех равные шансы, и кому жить, а кому умирать, решает судьба. Здесь же, у них за спиной, я могу только до побеления сжать кулаки и твердить как заведенный: “Парни, вы только не умирайте! Вы, блин, только умереть не вздумайте, парни!”
Через двадцать минут пятьсот шестой возвращается. Артиллерия не сделала своего дела, огонь чехов за насыпью слишком плотный, и пехота не может взять дома. Их командир отводит роты назад. Маленькие фигурки снова перебегают дорогу, снова залегают вдоль насыпи.
Двенадцать. Обстрел во второй раз переносится вглубь, во второй раз пехота поднимается в атаку, исчезает за насыпью. Теперь вроде успешно.
Бегу в восьмую роту, которая кучкуется взводами около забора, покуривает в ожидании. Нахожу ротного. Тот повторяет командирам взводов задачу. Те кивают. Все уставшие.
Приказ по рации — выдвигаемся.
Идем со вторым взводом. Держимся всемером — ротный, Юрка, я, пулеметчик Михалыч, Аркаша- снайпер, Денис и Пашка. Взвод собирается у пролома в заборе, готовый хлынуть туда по приказу.
Пошли!
Вбегаем в пролом, метров сто до моста пробегаем без проблем — мертвая зона, нас не видно. У моста кучкуемся. Около опоры, на насыпи, — снайперское гнездо, ямка, выложенная мешками с песком. Место идеальное: сам в тени, а обзор — лучше некуда. Михалыч дает туда очередь, сплевывает:
— Вот он, сука, где сидел. Житья от него не было, так достал, гад!
Я в него цинков пять, наверно, выпустил, да все никак выковырять не мог. Жаль, ушел, сволочь бородатая.
Сразу за мостом — длинная прямая улица. Там, метрах в четырехстах от нас, — пятьсот шестой и чехи. Что там творится, сам черт не поймет. По улице не пройдешь — трассера летят вдоль домов, тыкаются в заборы, стайками пошуркивают под мостом, осыпая штукатуркой.
— Вперед, вперед, пошли! — Это взводный.
Небольшой арык, сразу за ним — первая линия домов частного сектора. Занять ее — наша задача на сегодня.
Самое паскудное место слева, где первый взвод. Там огромный пустырь, в глубине которого школа.
Справа, где третий взвод, самое удачное место — за спиной насыпь, справа насыпь, дальше — седьмая рота. Ротный запрашивает ситуацию во взводах.
Лихач, командир первого взвода, отвечает, что у него хреново — до школы метров триста, в школе чехи. Он сам сидит в канаве вдоль дороги, вылезти не может, чехи бьют на любое шевеление.
Третий взводный отвечает, что у него все тихо, дома пусты, можно хоть сейчас заходить. Пионер, взвод разведки, не отвечает. Я вызываю его персонально. Наконец Пионер отвечает в том смысле, что мы достали его уже, что он понятия не имеет, где находится, но, судя по всему, где-то недалеко от Минутки, чехов тут тьма, они бродят группами, но все мимо него, пятьсот шестой остался далеко за спиной, а он сам
