— Нормально, в три минуты уложились. — Оглядывается. — И народу никого. Но все-таки надо будет на всякий случай ограждение выставить. Вадик, а ты чего притормозил?
— Задумался.
— Задумался он. Это ведь снимать будут. Кто-то решит, что ты боишься, потому что знаешь. А ты ничего не знаешь.
— Но я ведь знаю. И все знают, что я знаю.
— Это они сегодня знают. А завтра мы им сообщим, что нападение было неожиданным, — и все так будут думать. Так. Теперь надо решить, как организовать следственно-розыскные мероприятия.
— Собаку по следу пустить, — предлагает кто-то.
— Дельно. Что еще?
Быстров вмешивается в разговор:
— А когда намечено, Викентий Олегович?
Пробышев отвечает:
— Число уточним, но точно знаю, что во вторник.
— Почему?
— Ну, у нас всегда по вторникам убивают. Понедельник, сам знаешь, день тяжелый. В субботу и воскресенье как-то нехорошо — люди отдыхать должны. Во вторник самое то — впереди целая рабочая неделя, есть время и убить, и следствие провести, и пресса активно работает, освещает. А что, есть другие пожелания? Мы учтем.
— Нет, — говорит Быстров.
Он едет на работу на служебной машине.
Шофер Миша, молодой приветливый мужчина, поглядывает на него.
— Эх, жаль, Вадим Михайлович, — говорит он.
— Что?
— Да приятно с вами было ездить. Вы человек вежливый, спокойный. А кто теперь достанется — неизвестно!
— Да… Неизвестно… — рассеянно говорит Быстров.
Он смотрит на дома, на людей, на вывески. И все, что казалось ему раньше заурядным, представляется теперь привлекательным. Даже — прекрасным.
Возле церкви он говорит:
— Останови-ка.
Миша, не задавая вопросов, останавливается.
Быстров входит в церковь.
Он беседует с отцом Иннокентием, молодым священником, который годится ему в сыновья.
— Сомнения меня одолевают, батюшка, — говорит он.
— В чем они, сын мой?
