Новый Мир ( № 2 2009)

ноября <http://www.vremya.ru>.

“Герой „Довольно” — умирающий . Как и герой „Дневника лишнего человека”. Тургенев с предельной остротой ощущал конечность человеческой жизни. Эта конечность и делает всякого человека „лишним” (социальные обстоятельства ей только умело подыгрывают), и художнику (в частности, повествователю „Довольно”) не дано одолеть всевластие энтропии. Есть люди, которых спасает вера, — Тургенев их глубоко почитал (перечитайте хотя бы „Живые мощи”). Но заставить себя верить невозможно (это тоже к вопросу о „трагизме”, раздражавшем Толстого, — что ж, его и Шекспир из себя выводил). Тургенев спасался от страха небытия деланием, а делом его была литература”.

Вадим Нестеров. Человек с четырьмя “эн”. — “Газета.Ru”, 2008, 27 ноября <http://www.gazeta.ru>.

“<...> рассказы [Николай] Носов начал писать незадолго до войны (первая публикация — 1938 год), но самые знаменитые, самые светлые и запоминающиеся писались в самые страшные годы. С сорок первого по сорок пятый”.

“Взять хотя бы не сильно-то и спрятанные аллюзии — то, что сегодня именуют постмодернизмом. В „Незнайке” и впрямь спрятана едва ли не вся русская классическая литература”.

“Описания столь точны и детальны, что поневоле закрадывается сомнение — как мог человек, проживший всю свою жизнь за непроницаемым тогда еще „железным занавесом”, нарисовать столь масштабное и безукоризненно исполненное полотно [„Незнайка на Луне”]? Тем более что выписан у него скорее не тогдашний капитализм, а капитализм сегодняшний. Откуда у него столь детальные знания о биржевой игре, брокерах, „дутых” акциях и финансовых пирамидах? <...> Чтобы хоть как-то объяснить это, появилась даже остроумная теория, переворачивающая все с ног на голову. Дескать, все дело в том, что новое общество у нас строили люди, которые все свои знания о капитализме получили из романа Носова. Вот они, на неосознанном уровне, и воспроизводили засевшие с детства в голове реалии. Потому, мол, это не Носов описал сегодняшнюю Россию, а Россию построили „по Носову””.

Открыть чердаки века. Беседу вела Екатерина Данилова. — “Огонек”, 2008, № 47, 17 — 23 ноября <http://ogoniok.ru>.

Говорит Владимир Маканин: “Я против мышления сценами, а не словом. Мышление сценами упрощает, выхолащивает прозу. Сценки-картинки хороши, как изюминки в булке, время от времени, а текст должен быть, конечно, сделан словом. <...> И современная проза должна уметь выдерживать конкуренцию с экраном. И это возможно.

У литературы помимо потока сцен (помимо романного мышления) есть великая изначальная вещь — слово”.

Олег Павлов. Комментарии к аду. — “Неволя”, 2008, № 17 <http://index.org.ru/nevol>.

О книге В. Зубчанинова “Повести о прожитом”. Среди прочего: “Но вопросы истории и веры оказались заглушены и теперь — только что выдворенные не из страны, а из литературы, где отказано им в осмыслении, точно бы в гражданстве. Эта участь постигла почти все лагерные книги, опубликованные в новейшее время, и даже великую — книгу Ирины Головкиной (Римской-Корсаковой) „Побежденные”, эпическое повествование о трагедии русского дворянства, подобное по силе своей разве что „Тихому Дону”. Головкина умерла никому неизвестной в 1989 году. Опубликованный через три года в „Нашем современнике” посмертно, роман ее похоронило всеобщее равнодушие и молчание. Литература светская и лагерная проза были чужды друг другу, начиная уже с „Одного дня Ивана Денисовича”. И в советское время, и в новейшее нет как нет у „литераторов” такой силы духа и мужества, чтобы воспринять эту правду”.

Григорий Ревзин. Между СССР и Западом. — “ПОЛИТ.РУ”, 2008, 12 ноября <http://www.polit.ru>.

Статья написана по мотивам лекции, прочитанной Григорием Ревзиным 15 мая 2008 года в клубе “ Bilingua ”.

“Архитектурный постмодернизм в его американском варианте (Роберт Вентури, Чарльз Мур, Филипп Джонсон, Майкл Грейвз и т. д.) был основан на компромиссе между современными методами строительства и историческими деталями, милыми сердцу обывателя. Сама идея следовать плебейским вкусам обывателей вызывала у архитекторов эмоции от легкой улыбки до приступов неудержимого хохота, и именно в этом смысле они и трактовали исторические цитаты, создавая такие версии исторической архитектуры, которые больше напоминали опыты поп-арта. Ирония рубежа веков в России состояла в том, что заказ Юрия Михайловича Лужкова был интерпретирован в том же духе — как неразвитый вкус обывателя, над которым следует подшутить. При этом шутка вместо иронии в отношении обывателя должна обозначать новую государственную идею России, вернувшейся к своим дореволюционным корням. В чистом виде постмодернизм американского толка в Москве редок, интересный пример — офисный центр Абдулы Ахмедова на Новослободской улице, но чаще у нас возникала какая-то помесь прикола с государственным значением. Это особая поэтика монументальной шутки, которая составляет основу московского стиля во всех перечисленных образцах. <...> До некоторого совершенства монументальной виньетки, венчающей эту архитектуру, стиль доводили скульптурные произведения Зураба Константиновича