фени”.
“Во мне еще живут советские идеи — я считаю, что если книга уже была нормально переведена, то не надо перепереводить, потому что ты отнимаешь у переводчика — если он жив — хлеб. Мне много раз предлагали перепереводить то Уоррена, то Фолкнера, один раз Шервуда Андерсена — я переводил „Уайнсбург, Огайо”, до меня его еще до войны перевели Охрименко и Танк. Я очень мучился, но не морально — переводчики эти к тому времени уже умерли. Я мучился в другом смысле. Переведя рассказ, я смотрел их перевод — и всякий раз видел, что он хорош. Ну, там, может быть, чуть-чуть мотивчика не хватало, но там не было ошибок, все было грамотно... Зачем понадобилось перепереводить, я не знаю...”
“И собственно тексты устаревают. Иначе никто ничего нового бы не писал. Для меня лично Рабле сильно устарел. Мне это неинтересно совершенно. И даже чтением Пушкина никто не ограничится. Все равно нужно что-то новое”.
“Я наблюдал Риту Райт, она из породы победителей, а Холден Колфилд — пораженец. А такое совпадение, несовпадение — это очень важно”.
Андрей Немзер. Русская литература в 2008 году. — “Время новостей”, 2008, № 237, 22 декабря <http://www.vremya.ru>.
“<...> Сараскина решилась написать книгу, с одной стороны, сейчас
См. также: Ольга Лебёдушкина , “Интеллигенция и есть сознание...” — “Дружба народов”, 2008, № 12 <http://magazines.russ.ru/druzhba>.
Лиза Новикова. “Я потом, что непонятно, объясню”. Беседовал Дмитрий Бавильский. — “Частный корреспондент”, 2008, 20 декабря <http://www.chaskor.ru>.
“Я не знаю, как мы посмотрим на „День опричника” или на „П5”, когда действительно окажемся на строительстве ВРС (Великой Русской стены) или в пасти крокодила Хуфу, но пока такие сатирические опыты кажутся необходимым чтением”.
“Я, например, все высматриваю нового Салтыкова-Щедрина, который, разбираясь в сегодняшних уголовных и политических хрониках, умел бы и остроумно обобщать. Как, например, в „Господах ташкентцах”. Вот бы скрестить Юлию Латынину с Владимиром Сорокиным и добавить немного Виктора Пелевина! У нас очень не хватает настоящей умной сатиры”.
О Солженицыне — не по лжи. — “Литературная газета”, 2008, № 50, 10 декабря.
Говорит Юрий Кублановский: “Миссия же Солженицына была — сказать соотечественникам и миру во всю мощь дарования правду о русской катастрофе: революции и ее последствиях. И до последнего Солженицын не верил, не хотел верить, что это — необратимая катастрофа, что это — окончательная гибель русской цивилизации”.
Анатолий Осмоловский. Удовольствие от искусства. — “Художественный журнал”, 2008, ноябрь, № 69.
“„Искусство во все времена, начиная с ранней античности и до наших дней, было связано золотой пуповиной с правящим классом” — эта справедливая мысль Клемента Гринберга осаживает чрезмерно ретивых поборников „сопротивления” до сих пор. Стоит подчеркнуть, что в этой мысли очень важна метафора „золотой пуповины”: она подчеркивает неявную связь, связь, которую в критическом угаре можно и позабыть. С другой стороны, эта метафора констатирует относительную независимость искусства — его способность жить самостоятельной жизнью и даже занимать в известной мере критическую позицию. Но самой центральной категорией является понятие „правящего класса”. Если в результате революции правящий класс может меняться (что на краткий миг произошло в России с 1917 по 1924/25 г.), то и искусство начинает „служить” не буржуазии, а новым „господам” — рабочему классу. Троцкий в одной из статей справедливо отмечал, что футуристам очень повезло — их возникновение и творческий рост пришелся на переломный момент революции. Именно благодаря этому совпадению у футуристов появился шанс реально трансформироваться — преобразоваться из скандалезных декадентов в новую поэзию новой рабоче-крестьянской республики. Как мы помним, эта трансформация произошла: поэзия зрелого Маяковского по поэтике, синтаксису, структуре и темам разительно отличается от Маяковского раннего. Маяковский не только состоялся как поэт, но и на долгие годы заложил основания советской поэзии, которые эксплуатировались с разной степенью убедительности Асеевым, Сельвинским, Евтушенко, Вознесенским, Рождественским (это только самые известные). Развитие поэтики Маяковского — очевидное доказательство связи между искусством и правящим классом, с одной стороны, и реальностью происшедших в ходе революции перемен — с другой”.
Павел Пепперштейн. Социология московского концептуализма. В беседе участвовали Полина Жураковская и Виктор Мизиано. Материал подготовила Полина Жураковская. — “Художественный журнал”, 2008, ноябрь, №
