Говорит Виктор Топоров: “<...> у нашей страны есть только один реальный выбор: между вменяемым полицейским государством и полицейским государством невменяемым, а всё остальное — так, бла-бла-бла…”
“А вообще-то я социалист, хотя и не социал-демократ: в возможности всеобщего полного и равного избирательного права я не верю”.
“Западная поэзия, по сути дела, умерла в 1950 — 1960 годы, и даже „жизнь после жизни” закончилась где-то в 1980-е”.
“Раньше я говорил: сначала должны уйти шестидесятники. Они как раковая опухоль. Потом к ним присоединились и семидесятники-метастазники, и восьмидесятники-коматозники. А теперь уж и сам не знаю”.
Максим Кантор. Проданное поколение. Социализм возвращается в Европу в чалме и не нуждается в европейской культуре. — “Новая газета”, 2009, № 25,
13 марта.
“Подобно тому как предельное обнищание создало люмпен-пролетариат, готовый на любую авантюру, так предельное обогащение создало люмпен-миллиардеров и точно так же вывело их за рамки общественного договора. Эти свободные от обязательств перед обществом богачи являются локомотивом сегодняшней истории”.
“Подлинная беда в том, что сама цивилизация, ее культура и история существовали как бы в кредит, и кредит этот был выдан на основе былых достижений. Вот этот, наработанный дедами капитал идей и идеалов и продолжали декларировать в исторических ведомостях — и полагали, что, живя на проценты с дедовских свершений, культура протянет долго. Нового Леонардо нет — зато есть Марсель Дюшан, который пририсует Джоконде усы; нового Шекспира не появилось, но есть Стоппард, который напишет реплику на пьесу „Гамлет”. После страшной войны и последних великих художников Запада — Пикассо, Камю, Белля, Хемингуэя — наступило время культурной ипотеки”.
Олег Ковалов. “Четвертый смысл”. — “Искусство кино”, 2008, № 10, 11 <http://www.kinoart.ru>.
“„Застава Ильича” (1963, режиссер Марлен Хуциев) — шедевр, с этим уже не спорят. Но фильм этот какой-то... „недосмотренный”. <...> Фильм вышел на экран сокращенным, с большими купюрами, переснятыми и доснятыми эпизодами — перемонтированным, переозвученным и даже переименованным так, что в самом названии слышалось что-то извиняющееся: „Мне 20 лет” — не взыщите, мол, за идейную незрелость. <...> В годы перестройки торжественно сняли с полки, несколько раз показывали именно оригинал — „Заставу Ильича” — на фестивалях, в киноклубах, в Музее кино и по ТВ, но поскольку действие фильма разворачивалось неспешно, а шел он 3 часа 10 минут, то если бы обычный телезритель одолел его, не отвлекаясь на телефонные звонки, перекуры, семейные дела и прочие естественные процедуры, его впору было бы награждать памятной медалью. Таких героев оказалось немного, и в курилках все дружно умилялись картинкам с трогательными романтиками, увиденными накануне „по телику”, и сетовали на быстротечность таких прекрасных времен, какими были 60-е. Именно эти расхожие банальности стали со временем определять восприятие „Заставы...” как произведения безобидного и беспроблемного, запрещенного по чистой случайности <...>”.
“Раскол с режимом, отраженный и выраженный „Заставой...”, идет по линии не социальных, а нравственных категорий: не „советизм — антисоветизм”, а „идеализм — цинизм”. Именно это разделение общества на романтиков и циников, людей веры и людей безверия уязвило власть имущих сильнее, чем если бы то была традиционная социальная критика, и это раздражение докатилось до высших этажей партийной номенклатуры: загорелась шапка и на тех, в кого и не метили авторы „Заставы...””.
“„Застава...” не история „трех товарищей”, а рассказ о вере, подвергаемой искушению. Если взглянуть на ленту именно так, то ее вроде бы вольная, „растрепанная” структура окажется на удивление логичной и стройной”.
Капитолина Кокшенёва. Сильная жизнь. — “Литературная Россия”, 2009, № 10, 13 марта.
“На самом-то деле, о чём умеет писать в полную силу Захар [Прилепин] — это о любви, свободе и „пацанской” дружбе”.
“<...> асоциальность-протестность в современных условиях,
Капитолина Кокшенёва. Стильная жизнь. — “Литературная Россия”, 2009, № 11, 20 марта.
“Сергей Шаргунов был денди. Высокий и изящный, громкий и чуть изломанно-пафосный, алогичный и зажигательный. Денди митингов и молодежных тусовок. Ему нравилось модное общество и экстравагантные жесты (отдать премию „сидельцу”
