Новый Мир ( № 6 2009)

— Ну, имя?

— Он грит, что его наняли в Пакистане и товар он должен доставить по адресу в Газни.

— Отлично! Мы поможем доставить. Сейчас прибудет такси, и мы доставим его прямо в Газни. Он не забыл адрес?

— Я думаю, что не стоит цепляться, — подал голос Мартыненко.

Олехнович взглянул на него исподлобья.

— А я не так думаю, — сказал он. — Я думаю, что нас элементарно надули, подсунули куклу . Настоящий караван здесь уже не пойдет. Может, в это время он уже идет параллельным курсом.

— У них нет рации.

— Мы не знаем, кто за нами наблюдает оттуда. — Олехнович кивнул на перевал. — Короче, полетишь с нами в Газни. Скажи ему, Алик.

Нурдашонов перевел. Олехнович с интересом следил за погонщиком. Его лицо оставалось спокойным. Он перевел глаза с переводчика на офицера в бушлате с меховым воротником, в шлемофоне, подбитом белой нежной овчиной, оттенявшей его усы, высокого, здорового и немного неуклюжего.

— Что скажешь, дуст? [2] — спросил Олехнович.

Афганец заговорил.

— Он грит, — переводил Нурдашонов, — что ему вверен этот караван, и он не может, самое, оставить его.

Олехнович усмехнулся:

— Ничего! Вон мужики здоровые все, доведут. А он полетит с нами.

— Мне кажется, это бессмысленно, — негромко сказал Мартыненко.

— Там видно будет, — отозвался Олехнович и, обернувшись к скалам, крутанул рукой в воздухе. Этот жест означал: вызывай вертушки. Здесь он был бог и царь.

Олехнович прошел дальше, разглядывая людей и верблюдов, остановился перед другим погонщиком, невысоким, черным, заросшим легковейной бородой, спросил громко у Алика: а этого бойца что, ранили? Чернобородый держал руку на перевязи. И его лицо сморщилось, он затараторил, покачивая руку, и начал разматывать повязки в ржавых разводах, безумно, оскалившись, отодрал последние присохшие слои и обнажил раздувшийся локоть; из небольшой ранки засочилась гнойная жижица.

— Похоже на пулевое, — сказал Олехнович.

— Нет, грит, покусал кто-то. Не пойму кто…

Олехнович покачал головой:

— Ладно, пусть не переживает, возьмем и его, полечим. Я бы всех вас взял, но мест мало.

Мартыненко с удивлением смотрел на Олехновича.

— Товарищ старший лейтенант, — подал голос Ужанков, — ну а теперь-то курнуть можно?

— Откуда сигареты? — поинтересовался Олехнович, озирая окрестные склоны. Он скалил крепкие белые зубы на солнце, щурился.

— Да вон у бабая…

— Отставить, сержант.

Около часа они дожидались вертолетов. Группа прикрытия уже курила сигареты на скалах, а группа досмотра все постилась, завидуя. Караванщики сидели кружком и молчали. Олехнович запретил им переговариваться, как будто они были пленными. Один из них предложил солдатам изюма, но Олехнович пресек попытку подкупа. Верблюды покорно стояли, пережевывая губами солнечный воздух, и хлопали длинными ресницами. Горное солнце все-таки сильно светило, и солдаты поднимали уши шапок. Но погода портилась, солнце умеряло свой пыл, тускнело, и когда послышался стрекот вертолетов, небо над горами подернулось дымчатой пеленой. Может быть, только сегодня их нагнал давешний самум? Да откуда самум