Над своей было пропавшей втуне, но теперь сделавшейся литературным фактом репликой я задумался, как привык задумываться над художественными текстами, стал в нее вслушиваться, пытаться ее анализировать, и вскоре у меня забрезжило ощущение, что где-то я что-то такое уже читал и, значит, моим это mot является никак не на сто процентов.
Следы привели к великому афористу Юрию Олеше.
“Однажды в буфете Центрального дома литераторов к Олеше подошел знакомый писатель, выпустивший множество книг, и сказал Олеше:
- Как же мало вы написали за свою жизнь, Юрий Карлович! Я все это могу прочесть за одну ночь.
Олеша мгновенно парировал:
- Зато я всего за одну ночь могу написать все то, что вы прочитали за всю свою жизнь!..
За словом в карман он не лез.+- ”
В Сети (и в воспоминаниях современников, в частности А. К. Гладкова [26] ) и эта история пересказывается по-разному, я привожу некий собирательный вариант. Сам я ее знаю с давних пор, и, насколько помню, произошла она не с ветераном ЦДЛ, а со сравнительно молодым, но уже знаменитым автором “Зависти” еще в 30-е годы, во время выезда куда-то на периферию, для встречи с начинающими писателями-рабочими, причем дерзкий оппонент из публики назвал его не “Юрием Карловичем”, а “товарищем Алёшей”. Так что его остроумный ответ был мной отмечен и впитан, а там и полузабыт; он опустился на дно подсознания и оттуда незаметно, но жестко определил формат моей реплики.
Разумеется, и фраза Олеши тоже не плод неисповедимой гениальности: она построена по готовым риторическим правилам (прежде всего - по принципу контрастного обращения слов оппонента) и на основе принятых представлений (начитанность писателю не мешает). В сущности, это эффектная вариация на тему, в дальнейшем отлившуюся в знаменитое “Чукча не читатель, чукча писатель”. Не исключено, что серьезный филологический анализ привел бы к выявлению источников, повлиявших на Олешу, который, не в пример своему оппоненту, от чтения не уклонялся. (Лучше всего эти изыскания было бы возложить на самого Юрия Карловича, но как с ним связаться? Кстати, похвастаюсь, что однажды на заре студенческой юности сидел недалеко от него в кафе “Националь”, где он был завсегдатаем.)
Вернемся, однако, к моей реплике. Заимствование из Олеши несомненно, но за его вычетом обнаруживается некий неоприходованный остаток. Объективное расследование требует точно его сформулировать, а затем и атрибутировать.
У Олеши оппонент находит незначительным объем писательской продукции автора, а тот в ответ объявляет мизерным объем читательского багажа оппонента. Здесь вовсю обыгрывается соотношение “писать”/“читать” (кстати, давшее заглавия двум частям книги Сартра “Les Mots” - “Слова”), но начисто отсутствует мотив “чтения/писания самого себя”. То есть отсутствует целый компонент моей реплики – навязываемый Быкову образ “Быкова, пишущего всего Быкова”.
Компонент ценный и тоже, как показывает бескомпромиссная интроспекция, поступивший из хороших рук. В раннем романе Филипа Рота (“Letting go” - “Наплевательство”, 1962), прочитанном мной почти полвека назад, есть персонаж-еврей, которого родители с малых лет заставляют учиться музыке. Этот многим знакомый опыт описан незабываемой фразой (цитирую по памяти):
“-- Paul began playing Mozart at about the time Mozart began playing Mozart” (“Пол начал играть Моцарта примерно тогда же, когда Моцарт начал играть Моцарта”).
Моцарт играет Моцарта, Быков пишет Быкова, Жолковский читает Жолковского... Как говорил Остап: “Гомер, Мильтон и Паниковский! Теплая компания!”
...Да, знаю-знаю, у читателя давно вертится на языке обидное слово “нарциссизм”. Зря. Не попрекнет же он нарциссизмом Пастера, привившего себе геморрой (этот бич как читателей, так и особенно писателей), и других ученых, во имя человечества самоотверженно ставивших опыты на себе.
