Новый Мир ( № 10 2009)

всегда предпочитает действовать, то есть не подвергать себя опасности в мыслях, а добиваться признания перед своим собственным миром, а значит, осуществ­лять свою собственную смерть. Тем более что эпоха Просвещения изрядно постаралась, чтобы общество и сами граждане в корне изменили отношение к самоубийству и самоубийцам. Но дело оказалось совсем не в отношении.

Начиная с 30-х годов XIXвека развитой мир охватывает эпидемия самоубийств так, будто предшественники будущего индустриального мира Европы, Америки, России были самыми вдумчивыми слушателями лекций немецкого философа. Солнце, языческий символ деятельного, активного преобразования мира, восходит над историей умирающего христианства. «Человек, определенный в своем бытии Негативностью, — это не статично-данное- Бытие , а Действие или Акт-самоутверждения-или-создания самого себя» [4] . Индустриализация завершает не на словах, а на деле убийство бога, — прежний патриархальный христианский мир трещит по всем швам. Завершает заслуженным правом на смерть для любого человека. Тоталитарные режимы, массовые казни, концентрационные лагеря, мировые войны еще впереди, пока же человек активно обживается в собственном доме абсолютной свободы — «нет свободы без смерти, и только смертное существо может быть свободным. Можно сказать даже, что смерть — это последнее и аутентичное „проявление” свободы» [5] .

Смерть бога и право на самоубийство новых людей — две стороны одной медали, — эпохи смерти бога. «Все несчастны, потому что все боятся заявлять своеволие. Человек потому и был до сих пор так несчастен и беден, что боялся заявить самый главный пункт своеволия, и своевольничал с краю, как школьник…» [6] Теперь же — не смерть на кресте, во имя спасения греховного человечества, а рядовая, не-крестная смерть для любого свободного гражданина. И как земное спасение для каждого под солнцем — самоубийство.

В борьбе человека за собственное безраздельное своеволие, самоубийство вступило в мир как осознанный целенаправленный выбор. Правда, Эмиль Дюркгейм, автор первого серьезного исследования «Самоубийство: социо­логический этюд», обвинил современные ему общества в отсутствии солидарности между людьми и во всем видел только социально-исторические причины эпидемии «черного феномена». В отличие от Федора Достоевского, ему было не до метафизики смерти, но оба мыслителя подчеркивали осознанный выбор самоубийц.

«Никак ведь они (то есть медики) не могут догадаться, что человек способен решиться на самоубийство и в здоровом рассудке от каких-нибудь неудач, просто с отчаяния, а в наше время и от прямолинейности взгляда на жизнь. Тут реализм причиной, а не сумасшествие» [7] . Прямолинейный взгляд на жизнь, — чего еще мог желать для себя человек начала индустриальной эпохи?!

Для христианства причина такого своеволия — вселение беса. И уж общество тут ни при чем — все под одним богом ходим. Тело самоубийцы предавалось так называемому «ослиному погребению» за пределами церковных кладбищ, на перекрестках дорог, а распоряжения и духовные завещания признавались недействительными. Жестокое отношение религии к самоубийству продержалось до 60-х годов прошлого века, когда в Великобритании был отменен закон, согласно которому самоубийцы ничем не отличались от преступников.

Уголовное наказание за попытку совершения самоубийства — земная интерпретация любви к ближнему. Так «ближние» спасались от вселения беса. Теперь же новый индустриальный мир начинает жить по собственным законам. Оправдание самоубийства в прежние эпохи были направлены против, прежде всего, института церкви, а теперь самоубийство — утверждение нового человека.

«— Если нет бога, тогда я бог.

<...>

— Если бог, то вся воля его, и из воли его я не могу. Если нет, то вся воля моя, и я обязан заявить своеволие… Я обязан себя застрелить, потому что  самый полный пункт моего своеволия — это самому убить себя» [8] .

Но здесь, собственно, философия и покидает людей земной истории. Не только потому, что она, как и религия, умеет вовремя отступать в сторону. Возможно, свобода личности — достойный повод к самоубийству, но вся проблема заключается как раз в том, что «самое лучшее определение человека — это: существо на двух ногах и неблагодарное» [9] . Философия знает это лучше всех на свете.

 

«Сознать, что нет бога, и не сознать в тот же раз, что сам богом стал, есть нелепость, иначе непременно убьешь себя сам. Если сознаешь — ты царь и уже не убьешь себя сам, а будешь жить в самой главной славе. Но один, тот, кто первый, должен убить себя сам непременно, иначе кто же начнет и докажет? Это я убью себя сам непременно, чтобы начать и доказать» [10] .

Вот здесь-то, в апофеозе утверждения безграничного господства будущей солнечной свободы, обычные люди то и дело совершают ляпы, — точнее, массовая эпидемия самоубийств утверждается какими-то глупостями, совсем не в духе безраздельного господства человекобога. И что самое обидное — массовыми