Остановилась, осмотрелась по сторонам. Следов не было нигде: снежное покрывало, немножко уже ноздреватое, слегка присыпанное листьями и хвоинками, черт, и как это я сумела свернуть с такой четкой, однозначной путеводной цепочки, теперь возвращаться, что ли, по своим же следам, разыскивая момент расхождения, начальной погрешности? Прямо перед глазами, мимолетно опушив холодом лицо, упал с ветки пласт снега, и я запрокинула голову: ни белки, ни птицы — ничего. Пустынный чужой лес, и нет здесь никакой станции, девчонка Тарья нарочно завела меня в другую сторону, в глушь... ладно. Вернуться в поселение по собственным следам и тропинке я уж точно сумею.
Пошла вперед, взрыхляя снег подолом, петляя между деревьями. Вот Яр, например, он всегда находил дорогу в лесу, а у меня чувство направления всю жизнь было атрофировано напрочь, я могла и по городу накручивать круги и восьмерки широкими чеканными шагами, уверенная, будто двигаюсь куда надо. Сейчас я по крайней мере отдаю себе отчет — что не так мало. И еще за меня снег, он хотя бы даст знать, если зачерчу полный круг.
И вдруг снег вспыхнул. Внезапным ослеплением, ударом по глазам — выглянуло солнце, отразившись в каждой снежинке, будто в гранях друзы горного хрусталя, извлеченной на свет. И сразу же лес зазвучал: под лучами солнца все начало таять, с веток дробно падали комочки снега, на лету превращаясь в капли, решетя белый покров внизу. Я притормозила: ну, допустим, в один момент не растает, но все-таки, скоро моих следов будет совсем не разглядеть, так, может быть, уже — поворачивать, сдаваться, уходить?
Стоп. Еще один звук. Издалека — но на момент, когда он четко вычленился из капельного перестука, уже довольно близкий, нарастающий. Поезд.
Бросилась туда: быстрее, пока не прошел, выйти к рельсам, а там уже нетрудно будет отыскать станцию. Поезд приближался, его звуки, усиливаясь, разнообразились — шумы, вздохи, посвистывания на фоне метрономного стука колес, — а я бежала, проваливаясь в снег, пока не напоролась на сплошной кустарник, колючий, цепкий, непроходимый. Остановилась, переводя дыхание: черт, до чего же неудобно бегать по мокрому снегу, да еще в этом, как его, тяжеленном, с кистями... гардусе?
Поезд простучал мимо, совсем рядом, промелькнули над заснеженными кустами верхушки вагонов. Не сбавляя скорости, сегодня не почтовый день, и, наверное, некому там, в вагоне, вводить в шок проводника или срывать стоп-кран. Вот и замечательно. Ищем выход к насыпи, затем вычисляем, в какой стороне станция: по идее, ее должно быть видно, если колея не заворачивает. И присмотрим себе укромное местечко, откуда будет удобно встретить его в следующий раз, наш загадочный почтовый поезд.
Колючие кусты вдоль колеи (я надеялась, что вдоль) все никак не заканчивались, топорщились острые ветки, густые, без просвета, уже не заснеженные, а усеянные сверкающими каплями, похожими на почки. Деревьев тут не было, на землю отвесно падали прямые лучи, под ногами расползалось, скользило, проступала из-под снежной каши трава, спутанная, как волосы. Подол намок и отяжелел еще больше, в гардусе стало жарко, я распахнула его, вытянула руки из рукавов, оставив наброшенным на плечи.
И увидела станцию.
Те самые перфорированные насквозь стены, неровный кусок шифера, в волнистых бороздах которого дотаивал снег. Из-за карниза торчал влево на ржавом болте жестяной задник “пятерки”, щеточка тонких сосулек на нем исходила капелью. В ту сторону, откуда я подошла, станция отбрасывала тень, и снег тут еще лежал, ноздреватый, но нетронутый, без намека на тропинку или даже цепочку чьих-то следов.
А потом я услышала новый звук, живой и требовательный, трогательный и слабый, заходящийся снова и снова на коду, больше всего похожий, наверное, на младенческий плач. Оттуда, из-за полуразрушенной стены станции Поддубовая-5.
Обошла вокруг.
Ярко-синее клетчатое корытце с длинными матерчатыми ручками стояло геометрически посередине прямоугольника сухой земли под крышей. Из отверстия, прикрытого полукруглым козырьком, выбивались оборки и кружева, ярко-белые, гораздо белее подтаявшего снега, на котором я все-таки поскользнулась в последний момент, подходя ближе.
Нагнулась, присела на корточки.
Он уже не плакал. Смотрел в упор большущими, круглыми, беспросветно-черными глазищами.
Уходящий год в отечественном кинематографе, к сожалению, не был отмечен яркими дебютами. О кризисе отрасли сейчас говорят все. Молодое поколение, которое сегодня приходит в кино, поиску новых путей и стремлению сказать свое слово в искусстве предпочитает постмодернистскую вторичность и цитатность, формальными экзерсисами (впрочем, тоже лишенными особой оригинальности) пытается подменить пустоту содержания, и это, увы, становится нормой.
“Прощание” — первая картина, которую я посмотрел на фестивале, и, по-хорошему, ею можно было бы и ограничиться: уже по этому фильму общий тренд улавливается отчетливо и ясно. Дебютная работа молодой женщины-режиссера, чью фамилию я не ставил себе целью запомнить, хотя, если не ошибаюсь, она мелькала прежде на студенческих фестивалях короткометражек. В общем, не худшая, достаточно крепенькая, мастеровитая работа. Смотреть это кино вполне можно, однако с тем же результатом можно и не смотреть.
