И тихо вьется и скользит
Звезда-харита меж харит,
И взор смешенных поколений
Стремится, ревностью горя,
То на нее, то на царя. <...>
Одной из самых знаменитых живых картин был показ «Гибели Помпеи» по картине Карла Брюллова, который состоялся в 1835 году: «Эффекты были впечатляющие: яркие вспышки извержения вулкана, дым, грохот, живописные группы статистов. Правда, полуобнаженные статисты отчаянно дрожали в промерзлом балагане, но невзыскательные зрители истолковывали это как ужас перед грозной стихией». Но это уже была работа профессионального декоратора.
В книге Юнисова есть множество куда менее известных примеров. Так, автор приводит воспоминания участника «шарады в действии», которая была показана в салоне Зинаиды Волконской на Тверской в середине 1820-х годов.
«Шарада в действии» предполагала демонстрацию загаданного слова, сначала по частям, а затем целиком. Представляющие шараду вовсе не должны были замирать на месте, как в живой картине, но могли двигаться.
О шараде в салоне Волконской один из ее участников вспоминал: «Однажды Пушкин придумал слово; для второй части его нужно было представить переход евреев через Аравийскую пустыню. Пушкин взял себе красную шаль княгини и сказал нам, что будет изображать „скалу в пустыне”. <…> Пушкин взобрался на стол и покрылся шалью. Все зрители уселись, действие началось. Я играл Моисея. Когда я, по уговору, прикоснулся жезлом (роль жезла играл веер княгини) к скале, Пушкин вдруг высунул из-под шали горлышко бутылки, и струя воды с шумом полилась на пол. Раздался дружный хохот и зрителей, и действующих лиц».
Главное при созерцании живой картины — это эффект узнавания. Лицо знакомого человека возникает в другой стране, эпохе, в декорациях, может быть, волшебных. Если сюжет полотна-первообраза нам известен, мы можем еще и представить историю, в которую на мгновение перенеслись знакомые нам люди. Здесь происходит разрыв пространства эстетического, и в то же время явственно ощущение его недоступности — его иномирия.
Представить, какими были живые картины в XVIII — XIX веках, нам сейчас трудно. Хотя в книге есть фотографии, на которых засняты живые картины конца XIX века. Вообще, желание зафиксировать живую картину возникло у ее зрителей и постановщиков едва ли не с первых представлений, настолько она недолговечна. (По «Лалле-Рук» был создан живописный альбом, но это случай, конечно, особый.)
Уже в наши дни фотохудожник Екатерина Рождественская создала целую серию фотокартин, на которых широко известные лица (обычно «звезды шоу-бизнеса») предстали в качестве персонажей известных художественных полотен. (Многие из этих фотокартин попали на обложку журнала «Караван историй».) Например, на репродукции картины Карла Брюллова «Полдень» виноград собирает звезда телесериалов Анастасия Заворотнюк, а на картине Карла Маркуса Ташера «Джордж Майкл Мозерс с женой» Мозерсами оказываются Татьяна и Сергей Никитины.
Рассматривая такие фотокартины, можно прийти к выводу, что знакомое лицо в живой картине гораздо важнее, чем узнавание полотна-прототипа, которое в конечном счете не так и существенно: были живые картины вовсе без прототипа. Но все-таки полный эффект возникает именно при слиянии двух планов — живого и писаного.
Конечно, фоторепродукция со знакомыми лицами — это не живая картина; в живой картине было ощущение зыбкости — легкое подрагивание руки у изображающей ангела очаровательной княжны, краткость демонстрации, не превышавшей двух-трех минут, поскольку простоять дольше неподвижно очень трудно.
Так, и острота маскарадной игры заключается не только в возможности спрятаться под маской, но и в том, что тебя под маской могут узнать, — здесь риск разоблачения не менее важен, чем возможность остаться неузнанным.
Эта тонкая полоска между искусством и жизнью и является той самой областью, где разворачивается любительское представление. Если человек выходит на профессиональную сцену, его нельзя «разоблачить» — он вне реальности. В любительском театре, маскараде, живых картинах ситуация иная: здесь сцены нет, но есть ощущение ее близости, иногда близости по-настоящему опасной, если спутать искусство и жизнь. Так, Юнисов пишет о заигравшейся юной аристократке, которая разгоряченной выскочила на петербургский мороз в легкой античной тунике. Она мгновенно простудилась. Конец оказался трагическим.
Именно зритель в любительском театре или в живой картине — главное действующее лицо, а вовсе не актер — тем более что чаще всего зрители и актеры запросто могут поменяться ролями. Если зритель готов поверить в то, что ему показывают, — все в порядке, если нет, то никакие декорации, никакие костюмы уже не спасут.
