тщательно в людях возделывал.
По улице прокатился рикша, кто-то открыл и закрыл ставни.
Она замолчала, недовольно посмотрела на улицу, словно любой звук или постороннее движение могли помешать тому, что происходило между нами в эти минуты.
Звук затих, она продолжала:
— Когда границы моего одиночества стали вполне осязаемыми, я решила раздвинуть их. Бросила Европу, заперлась дома — Интернет, наркотики, музыка. Несколько случайных связей — и снова Интернет и музыка. Фильмы. И знаете что? При таком образе жизни тебе вскоре ничего не остается, как перейти границу, сделать еще один шаг, на этот раз последний — или первый, как вам удобнее. Стать окончательно свободной.
Я вдруг поняла, что покончить с собой — не химера. Насколько это близко, просто — наложить на себя руки! Не от несчастной любви или со стыда, от позора или нищеты. Не от болезни — а просто от сознания бессмысленности жизни. От того, что ты просто не понимаешь, зачем продолжать этот спектакль, ради чего каждое утро открывать глаза, готовить завтрак, идти в душ. Укладывать волосы. Сознание этой бессмысленности невероятно обыденно, до обидного неромантично, я хочу сказать. Некрасиво. Единственное отличие от остальных вещей — в том, что это сознание поглощает тебя без остатка, не отпускает. Держит — как наркотик. Вытесняет все остальное, не оставляя места ничему, что не
В такие моменты на душе становится тихо и ясно — страшно ясно до самых дальних углов, как будто внутри у тебя образовался осенний пейзаж, где видна каждая веточка, каждая травинка, и все они облеплены льдом, замерзли. Оледенели.
— То есть вы были готовы накинуть петлю…
— Нет-нет, никаких мелодрам с газовыми колонками! — Она отмахнулась, рассмеялась — как если бы мы говорили о простых вещах. — Что вы! Просто одна лишняя таблетка, одна лишняя рюмка, и все произойдет в полусне. В дреме. Ты уйдешь отсюда с блаженной улыбкой под звуки небесной музыки, ты переедешь — как путешественник — из одной хорошей гостиницы в другую, из одних апартаментов в соседние.
— Откуда вы знаете, что соседние будут удобными?
Она посмотрела на меня коротким испытывающим взглядом — не смеюсь ли я?
И тут же опустила ресницы.
— В общем, вместо участка на кладбище я получила землю, кусок соснового бора. Дом. От последнего шага меня спас инстинкт собственника — представляете? Что угодно, только не самоубийство, кричал организм, и разум внял. Отступился. К тому же я убедила себя, что уходить из жизни, не испробовав на прочность одну из главных ее схем, глупо. Я решила превратить воображаемую веревку в семейный хомут, в ошейник. Я стала искать мужа.
Из-за тряски казалось, что рикша мчится по улице с огромной скоростью.
Под тентом сидел человек в бежевой шляпе. Это был “ковбой”. Откинувшись на подушке, он обнимал девушку, и я сразу узнал “лыжницу” — по белесым бровям, которые светились на обгоревшей коже даже в сумерках.
Я расхохотался, захлопал в ладоши.
— Браво! — закричал им вслед. — Нет, вы видели?
Но ответить она не успела, в бар вошла другая пара.
“Серфер” преувеличенно развязным тоном заказал виски, вытащил на улицу кресла, усадил “азиатку” (это была она). “Азиатка” зажала стакан со льдом между коленок.
Лед тихо позвякивал.
— Чему вы удивляетесь? — Моя собеседница “очнулась” первой, ее глаза сузились от беззвучного смеха. — Люди здесь быстро теряют точку опоры. Несколько дней — и все, чему учили в школе, забыто. Свободное плавание.
“Серфер” осторожно обнял “азиатку”. В его жестах читалась неловкость человека, который не знает, как вести себя в новых близких отношениях. “Азиатка” чувствовала это и виновато улыбалась, втягивая голову в плечи.
