и продолжалась в зеркале.
На сундуке горел светильник.
Я представил, как на рассвете внесу ее, полусонную. Как отдерну полог и мы ляжем на холодную простыню. Как моя ладонь будет скользить по ее коже. И как ее тело выгнется мне навстречу.
Неизбежность этого события наполняла меня покоем. Мне не хотелось торопить его — наоборот, я желал испытывать радость этого покоя как можно дольше.
— Ты идешь? — За занавеской чиркнули спичкой. — Где ты?
Я услышал потрескивания фитиля, поднял занавеску — и вышел на террасу.
Я вышел на террасу и ахнул — далеко внизу горели сотни огоньков, а над головой мерцали крупные звезды.
— Удивлены? — Пламя свечей колыхалось на низком столе, как стайка рыб. — Это долина…
Она неразборчиво произнесла название.
— …Нижний город — внизу, где течет река, а здесь верхний. Вы не знали?
Я подошел к перилам, перегнулся. Странно, что она снова перешла на “вы”.
— Местные жители, кто побогаче, живут на два дома. — Обстоятельно, словно заглаживая то, что произошло минуту назад, объяснила: — Зимой внизу, где теплее, а летом — наверху. Простая философия.
Кресло хрустнуло, она закинула ногу на ногу. Щелкнула зажигалкой.
— Будете? — В ее пальцах дрожала трубка.
Я затянулся, положил трубку в пепельницу.
Снизу все громче тявкали собаки, и скоро вся долина гудела от лая.
Она перехватила мой взгляд:
— Когда в горах откликается каждая складка, три собаки превращаются в стаю.
— Вы хотите сказать, что собака лает на собственное эхо? — Я услышал свой голос.
— Да!
— Всю ночь говорит сама с собой?
— Почему всю ночь? Всю жизнь.
— Слушайте, а давайте пойдем к ней! — Дым с непривычки ободрал горло, я закашлялся. — Скажем, что никого там нет. Что это эхо!
— А если для нее это смысл жизни? Не растерзает ли она вас, если отнять его? После того как вы откроете ей правду — не перегрызет ли горло? Я бы растерзала…
— А может быть, скажет “спасибо”?
— Истина, как обычно, посередине.
Мы расхохотались, она откинувшись на кресле, я — сбросив тапки.
— В том смысле, что истина черпает из обоих источников.
Собаки затихли, она подняла палец к губам.
Из-под навеса выкатилась гнутая, как расплавленная пуговица, луна. Ее свет тут же заполнил
