“Мамочки!” — кричало все у нее внутри, и ладонь, сжимавшая Тимкины пальцы, противно потела.
Вечером в Пролетарской Свободе было несколько многолюднее, чем утром. У магазина “Рассвет” — голова к голове — лежали бывший рабочий Лаптев и потомственный безработный Коля Корова.
— Нет, Рикардо! Нет! Умоляю тебя! — летело из всех четырех бараков.?— Антонио ни в чем не виноват!
Посреди двора на одном конце сломанной скамейки сидела угрюмая девочка примерно Тимкиных лет и смотрела в землю.
— Милая, где тут улица Стачек? — обреченно спросила Маша.
Девочка не шелохнулась. Зато из окна на первом этаже высунулась голова в бигудях и неприязненно каркнула:
— Эй, фрау! Чё надо?
Маша подошла поближе и стала стоически объяснять про наследство. Голова, что-то непрерывно жевавшая, глядела все насмешливей.
— Ты только послушай, что за виртуозы выписывает! — хохотнула она в глубину барака. — Ни бельмеса не понимаю! Какого-то Кирил Михалыча приплела! Это кто хоть?
Недобрый человек Кадык тяжело облокотился на круп кассирши Люськи, нехотя выглянул во двор и увидел незнакомую тощую девку с мальчишкой. Переведя взгляд вниз, он опознал свое утреннее видение
и криво ухмыльнулся:
— Деда Домкрата родственнички пожаловали. Больше-то пока никто не помер. — Кадык размахнулся и отвесил Люське увесистый шлепок, будто хотел катапультировать ее за окно. — Чё гляделки разворотила, дура? Проводи гостей!
Маша испуганно заперлась на хлипкую защелку и огляделась.
В комнате старика Панкратова не осталось ничего, кроме матраса с подозрительными желтыми разводами и гнилой луковицы в банке на подоконнике. Даже выцветший календарь с “Незнакомкой” Крамского вчера унесла к себе хозяйственная жена Лаптева, обширная почтальонша Галина. Только светлый прямоугольник с четырьмя ржавыми следами кнопок остался на обоях.
— Что же делать? — прошептала Маша, радуясь, что Тимка увлекся ковырянием трещины в стене и не видит ее малодушных слез.
Тут дверь сотряслась, и задвижка отлетела на середину комнаты. Маша схватилась за сына.
— Ну? Так и будете сидеть голодные? — воинственно спросила Галина, загородившая собой весь дверной проем. — Марш на кухню!
Маша не посмела ослушаться, хотя есть ей совсем не хотелось. За столом, покрытым изрезанной клеенкой, сидел бывший рабочий Лаптев и увлеченно уплетал нечто из большой кастрюли с цветочком.
— Навалился, боров! — прикрикнула на него почтальонша. — Парнишке-то хоть оставь, вона какой малохольный.
— Вкуснотища! — подмигнул Лаптев, вываливая на тарелку перед Тимкой дымящуюся массу. — Ум отъешь!
— Что это? — подозрительно спросила Маша.
— Мозги! — облизнулся бывший рабочий.
Бедного Тимку долго рвало в туалете. Маша держала его над черной дырой унитаза и плакала, уже не скрываясь. Потом он заснул у нее на руках, на полпути к комнате старика Панкратова.
— Какие мы нежные! — фыркнула Галина, ждавшая их на матрасе. —
