Последние три года у хронопов была традиция
Последние три года у хронопов была традиция каждый день в полвосьмого собираться на площади Горького у памятника писателю-буревестнику. На стрелку подошли все, кроме Куха.
Пока ждали его, обменивались новостями о приключениях.
— Ну! И ты подписал?
— Не-е-е, сказал, что у меня паралич обеих рук, — отшутился Брюх. — Сухарев меня на пару часов засунул в какую-то клетушку, чтобы я одумался, потом пришли амбалы, дали пару раз под дых, повалялся там еще час. Потом, как оказалось, полковник уже испарился, и меня выпустили. Думаю, подписать все- таки придется, не отстанут. Но надеюсь, это не значит, что “Хроноп” завянет. Просто надо как-то иначе существовать. А кто последним Куха видел?
— Кух подходил ко мне сказать, что поменял “Дисциплину” на 80-го Манфреда Манна, правда голландского, и ему двадцатку добили, — откликнулся Нюх. — Он на нее юговского “Дженезиса” взял в коллекцию. Куда он делся, когда все побежали, я не видел.
— Так все-таки что с Кухом?
— У кого есть двушка, надо Оленьке позвонить. Может, он дома застрял.
Двушка нашлась, но не Кух.
Оленька перепугалась, хотя об облаве ей не сказали. Пошли на откос. Кух лежал без движения недалеко от кучи. За раскидистой березой. Реанимационная машина приехала через полтора часа.
Кух открыл глаза и увидел Оленьку. Она всю ночь просидела в коридоре, то и дело заглядывая в палату. У Куха было сломано два ребра, острый край одного из них задел то, что не надо было бы задевать. С левой рукой тоже было что-то не то, вроде трещина. От болевого шока случилась кома.
Открыв глаза на следующий день, Кух вспомнил все. Чугунная толпа сбила хронопа. По нему пробежало человек двести, точнее он не мог сказать. Потом к нему подошли менты. Любое движение приносило боль, Кух просил вызвать “скорую”. Менты “скорую” не вызвали, но добавили. Один воткнул свой говнодав в грудную клетку. Двое других не только не оттащили товарища, но тоже воткнули в Куха свои говнодавы. На этом они не остановились. На свист подбежали собаки. “Куси!” — натравливал первый говнодав.
— И удивительно, в этот момент я придумал строчку — “Сержант Пеппер, живы твои сыновья!”, — сдавленным голосом рассказывал Кух, когда в следующий вечер все хронопы были уже в сборе. — Эта фраза сразу возникла как припев, она точно встала на белом листе, который поплыл в мозгу. И послушайте, я к ней и куплет уже придумал. Ну, кто, — он посмотрел на Буха и Брюха, — кто музыку сочинит?
Кух был лишен слуха и писал только тексты. На “Домашнем аквариуме” мелодии на его слова сочиняли Бух и Брюх. Не дожидаясь ответа, автор стал наговаривать куплеты:
Его атрибутика не для простых,
Он ищет на крышах людей.
И он, улыбаясь, снимает цилиндр,
Где спят шесть его сыновей.
Они похожи на тыщи других,
Бренчащих на старой доске,
И к ним ты сегодня пришел погостить,
Сегодня они твой оркестр.
Сержант Пеппер, живы твои сыновья!
