— Может, надо больше информации, — уклончиво произнес Брюх.
— Вам нужны доказательства? Начну я с того, что скажу, что эта эпоха, с семнадцатого по восемьдесят девятый, она еще длится, является эпохой труда, или Эпохой Дня. Я оставлю ее незатушеванной на рисунке. А эпохи до этого и после — Эпохи Ночи. Время алчности и безнравственности.
Я с вашего позволения их затушую. — Он принялся закрашивать карандашом нижний полукруг.
Майор подмигнул.
— И что из этого, спросите вы. А то, что у каждого года в истории существует зеркальная проекция. Я уже сообщил вам, что восемьдесят девятый станет зеркальной проекцией года революции. Но самое трагическое то, что у сорок первого года тоже есть зеркальный полюс — год две тысячи тринадцатый. Если в сорок первом на нас напал внешний враг, то в будущем на Россию нападет…
— …враг внутренний? — Брюх начинал погружаться в предложенную игру. — Как это?
Майор разлил по стаканам жидкости и тем самым выиграл секунд двадцать.
— В тринадцатом году начнется гражданская война. — Он замолчал, словно гадая, надо ли ему продолжать, однако продолжил. — Вы читали “Архипелаг ГУЛАГ”? Не бойтесь, это не провокация. Вы, я вижу, образованный человек…
— Допустим.
— Так вот, в будущем ГУЛАГ политический превратится в ГУЛАГ экономический. И первый шаг к нему мы сделаем сами. Если раньше власть сама сажала людей за решетку, а репрессированных были миллионы и миллионы, то пройдет несколько лет, и мы сами себя посадим в камеры, установив в своих квартирах металлические двери с глазками, да и подъезды наши будут с охраной. Я уже не говорю о личной охране. Мы будем под двойной и даже тройной защитой и, следовательно, утратим свободу. Помните Троцкого? Политическую проститутку, как его назвал один из друзей-большевиков? Давайте поднимем тост за него, нашедшего смерть вдали от родины, его ведь убили молотком. Ужасная смерть.
Выпили.
— Продолжаю. Троцкий жил в Дневную эпоху. В Ночи же ему будет соответствовать некий трехголовый Горыныч новых промышленников, я ясно вижу, что фамилии каждого опального богача будут оканчиваться на “кий”. Троцкий — трехглавый, все логично. Обратите внимание, что смерть Троцкого наступила в сороковом году, а его год-перевертыш станет последним мирным годом нашей страны.
Выпили. Брюх пьяными мозгами переваривал информацию. Рябов не давал опомниться:
— А убийство Кирова в тридцать четвертом? Его убили чекисты.
В зеркальной проекции, в шестом году следующего столетия, те же органы убьют своего бывшего крупного агента, фамилию я, естественно, не могу назвать, хотя и знаю ее, однако убиение случится за пределами Родины, и, скорее всего, это будет не пуля, а какие-то более современные средства. Может, это будет мини ядерная бомба? Выпьем!
Разлили и выпили. Брюх уже не пытался ни перебивать майора, ни следить за его рассказом. Хроноп набрался сверх нормы, и ему было все равно. Если бы он не был пьян, разве задал бы он следующий вопрос:
— Вы работаете на Воробьевке?
Но ответа он не дождался — отрубился.
Брюх проснулся оттого, что кто-то держал его за руку. Хроноп открыл глаза. Чужая обстановка. Мысли из хаотической беготни черепашьим шагом переходили к стройному порядку. Майор-отставник. Много бухла. Убийство Кирова в тридцать четвертом. Гражданская война в две тысячи тринадцатом. Бредятина.
Рябов, заметив, что Брюх открыл глаза, отпустил его руку и стал извиняться:
— Простите, я хиромант-любитель и поэтому не пропускаю случая потренироваться по чужим ладоням. Вчера, когда вы уснули, я положил вас у себя, не стал переносить.
— А что у меня с ладонью? — Брюх словно впервые увидел линии.
— Если бы ладонь могла говорить за хозяина, то ваша возопила бы о том, что вам комфортно лишь
