не питала ни малейших иллюзий, но и Западом, который она довольно неплохо знала по книгам, рассказам, личному, пусть и краткому знакомству, она нисколько не была очарована. В середине 60-х годов она слетала в Лондон на несколько недель в составе экскурсионной группы, но никаких восторгов по этому поводу от нее я не слышал.
Натали была просто прелестна. Глаза красивые, быстрые, умные. Лицо — женственное, завораживающее. Фигура стройная, как у девочки. Одета она была всегда предельно просто, но изящно. Я любил ее руки, любил в ней все, и прежде всего — ее католичество. Натали была первой католичкой, вошедшей в нашу жизнь. К христианству она приобщилась с детства — благодаря няне, исповедовавшей православие. Фома Аквинский и Владимир Соловьев не сходили с ее уст. Ахматова и Пастернак, Гумилев и Мандельштам были ее второй религией, но никак не первой. Многих поэтов она знала лично, часто появлялась в кругу Ахматовой. Пастернак одно время проявлял к ней внимание. Про некоторых современных писателей-(1)классиков(2) она говорила явно неодобрительно: видела их в жизни и знала им цену.
Переводчик Сима Маркиш в то время был нашим кумиром. Его отца расстрелял Сталин, и Сима, возвратившись из ссылки в Казахстане, занялся переводами с латинского и греческого. Он получил известность как переводчик Плутарха. Вскоре после возвращения Симы из ссылки Натали ответила взаимностью на его чувства. Однако сионистски настроенный Сима не понимал христианства и не принимал его. То, что Симе казалось пустяком, для Натали было жизненной трагедией. В какой-то момент ей стало ясно, что роман с Симой ни к чему, кроме катастрофы, привести не может. В отчаянии она метнулась в католическую Литву и через некоторое время вышла замуж за совсем юного литовца Виргилиюса Чепайтиса» [5] .
Мы довольно часто встречались с ней как в храме, так и дома у отца Александра. Порой она казалась большим ребенком, которого окружал особый, только ей понятный мир. Этот созданный ею мир она бережно хранила, и не каждый мог проникнуть в него. Она никогда не кичилась встречами с Пастернаком или Ахматовой. В ее мире жили и дружили с ней Сергей Аверинцев, блистательные переводчики и знатоки культуры - Владимир Муравьев, Андрей Сергеев и Андрей Кистяковский. Ближе всего ей были Аверинцев и братья Муравьевы, о которых она всегда вспоминала с любовью. Она была человеком редкого обаяния, смирения и таланта. Благодаря ее бескорыстному труду мы смогли познакомиться еще в советские годы в самиздате с произведениями Гилберта Кийта Честертона и Клайвза Стиплса Льюиса, Пэлема Вудхауза и Пола Гэллико. Кстати, она вспоминала, что на Троицу 1972 года отец Александр вместе с отцом Сергием Желудковым [6] впервые дали ей книгу Льюиса на английском. Ее работоспособность и бескорыстие поражали. Причем часто она переводила без какой-либо надежды увидеть свои работы опубликованными в СССР. Но они все равно пробивали себе дорогу. Это она вдохновила в конце 1980-х годов своих друзей Владимира Муравьева и Андрея Кистяковского на перевод трилогии Толкиена. Мне приходилось встречаться с Кистяковским в доме Аркадия Штейнберга, моего учителя в области поэтического перевода. Андрей был яркой, сложной личностью. Общение с ним не отличалось легкостью, но Штейнберг нежно любил его и всячески поддерживал. Внешне Кистяковский напоминал бравого офицера в отставке – поджарый, с ухоженными усами. Большевистскую идеологию ненавидел и не считал нужным скрывать этого. Незадолго до смерти, зная, что неизлечимо болен (у него была диагностирована злокачественная раковая опухоль – меланома), объявил, что берет на себя обязанности распорядителя Солженицынского фонда в СССР. Перенес операцию, и опухоль была удалена, но из-за давления КГБ на врачей не смог получить дальнейшего необходимого лечения. Из-за прогрессирующей болезни вскоре вынужден был сложить полномочия.
Позже Наташа вспоминала: «Я переводила 25 эссе в год. В каждом эссе около четырех страничек. Кроме того, конечно, я занималась другими переводами, для денег. Потом стала переводить и романы. Значит, в год была или книжка Льюиса, или 25 эссе. Это была моя (1)норма(2)» [7] . Ее переводы перепечатывали на пишущей машинке тиражом в 4 экземпляра сначала муж, а потом и друзья. С середины 1960-х годов началось победоносное шествие Честертона, а затем, с начала 1970-х, - и Льюиса по Советской России. Именно поэтому Сергей Сергеевич Аверинцев называл Трауберг «филологом-миссионером». Почему она избрала область художественного перевода? В тоталитарном государстве это единственная возможность реализовать свои дарования, избегая лжи и не кривя душой. Еще в 1930-е годы ХХ столетия поэт Георгий Шенгели при Гослитиздате создал школу художественного перевода. Он много переводил сам и привлек талантливую молодежь – поэтов Аркадия Штейнберга, Арсения Тарковского, Марию Петровых, Семена Липкина, Марка Тарловского. Это была та свободная от идеологической лжи ниша, в которой можно было свободно работать.
Когда вспоминают о развитии прихода отца Александра Меня, редко упоминают, что он начинался с нескольких молодых людей. Когда Мень начинал служить в Алабине в начале 1960-х годов, к нему приезжали четыре молодых человека – Александр Борисов, ныне настоятель храма Святых бессребреников Космы и Дамиана, Михаил Аксенов-Меерсон, ныне настоятель храма Христа Спасителя в Нью-Йорке, Александр Юликов, ныне известный художник, и его друг - искусствовед Евгений Барабанов. В течение четырех лет, которые отец Александр прослужил в Алабине, количество молодежи не увеличивалось. Но уже в Тарасовке, куда он был переведен после скандала, спровоцированного тогдашним сотрудником Ново-Иерусалимского музея Львом Лебедевым [8] , количество молодежи и представителей более старшего поколения российской интеллигенции начало постепенно увеличиваться. Появился молодой ученый-математик Лев Покровский со своей женой, ныне известным иконописцем Ксенией. В приходе крестился молодой ученый Сергей Сергеевич Хоружий, ныне доктор физико-математических наук, известный богослов. Сюда наведывался историк русской мысли Мелик Агурский. Часто бывала в Тарасовке филолог Александра Цукерман, урожденная Чиликина, двоюродная сестра священника Николая Эшлимана и супруга известного правозащитника Бориса Цукермана. Здесь можно было встретить преданную отцу Александру алабинскую прихожанку, талантливого историка искусства и филолога Елену Огневу. В Тарасовке происходило воцерковление более молодой поросли второго призыва – талантливых композиторов Олега Степурко и Валерия Ушакова. Здесь начала помогать отцу Александру в редактировании его книг искусствовед Евгения Березина, ставшая близкой подругой Наташи Трауберг. Именно в Тарасовке снимался фильм Михаила Калика «Любить», которому отец Александр дал пространное интервью. Фильм показали в научно-исследовательском институте, в котором работал младший брат отца Александра – Павел, всячески помогавший старшему брату. Благодаря его усилиям фильм Калика был показан в НИИ. После показа был написан донос в райком партии, что фильм идеологически не выдержан, поскольку «самым умным в фильме оказался священник». Фильм запретили. Органами КГБ были изъяты все копии, кроме одной, спрятанной оператором фильма Инессой Туманян.
Служа в Тарасовке, отец Александр познакомился со знаменитой пианисткой Марией Юдиной и
