Новый Мир ( № 11 2010)

Отъезд

 

Оганджанов Илья Александрович родился в 1971 году. Закончил Литературный институт им. А. М. Горького. Автор книги стихов и нескольких журнальных публикаций прозы. В “Новом мире” печатается впервые. Живет в Москве.

 

Короткие рассказы

ШЕСТЬ ШВОВ

Лёша лежал в палате для старших. Его все уважали, потому что у него на животе было шесть швов — больше всех в больнице. А у его соседа — только три, и он завидовал Лёше, ещё бы — ведь у того скоро будет седьмой. Последний. Так врач сказал. И ещё он завидовал, что мне, мелюзге с одним швом от аппендицита, Лёша после ужина читал “Робинзона Крузо” с картинками. И ещё — что мы с Лёшей уедем на необитаемый остров, а его не возьмём, потому что ему надо делать много уколов. И поэтому, когда я приходил, он выставлял свой голый исколотый зад и говорил: “Эй, птишессник, найди-ка новое созвездие”. А сегодня ничего не сказал, потому что Лёшину кровать перестелили и Лёшина тумбочка стояла пустая, как необитаемый остров.

 

ЗАГАДКА

Больше всего на свете моя бабушка любила бразильские сериалы, гостей и свой яблочный пирог. После инсульта из этих радостей жизни судьба оставила ей лишь сериалы. С прижатой к груди парализованной рукой, похожей на мёртвого младенца, она часами сидела у телевизора. И когда разлучённые любовники — все эти Лауренции и Карлосы — наконец соединялись, на глазах у бабушки появлялись слёзы и она что-то бессвязно шептала, шлёпая непослушными губами.

Что она хотела сказать, так и осталось для меня загадкой. Вряд ли мысли её были о дедушке: после его смерти она редко о нём вспоминала. Он был старше ее на восемнадцать лет, вдовец и большой начальник. Они познакомились в эвакуации, на почте, она приходила туда каждый день — всё ждала какого-то письма, а он два раза в неделю отправлял казённую корреспонденцию. Письма она так и не дождалась.

 

ОТЪЕЗД

Мой приятель уезжал в Америку. Навсегда. В квартире, где он жил с родителями, не умолкал телефон и бодро взвизгивал дверной звонок. Приходили и уходили родные-друзья-знакомые, обнимались и целовались, выпивали и закусывали, давали советы и задавали вопросы, обещали и просили писать, не забывать. Было похоже на праздник.

Виновник торжества вспоминал детство, мечтал о заокеанской жизни и расхваливал пригласившую его к себе в лабораторию американскую профессоршу биологии, специалистку по брачным песням кузнечиков.

По коридору, шаркая тапочками, ходил его отец. С отсутствующим видом заглядывал то в одну, то в другую комнату и приговаривал: “Так-так. Чем занимаемся? А-а, хорошо-хорошо. Не буду вам мешать”. Высокий, сутуловатый, он был похож на рассохшиеся напольные часы, которые всё время отстают, их заводят по старой памяти, но когда-нибудь забудут — они остановятся, и никто этого не заметит.

Мой приятель улетал ночным рейсом. Я обещал отвезти его в аэропорт. До отлёта оставалось ещё много времени. Я сидел на кухне и ел землянику с сахаром. Его мама в линялом фартуке, надетом поверх старомодного платья в горошек, ненужно облегавшего утратившую стройность фигуру, молча мыла тарелки, рюмки, вилки. Звон посуды и шум льющейся из крана воды сливались в неотвязный гул несущейся неведомо куда реки. Чтобы что-то сказать, я похвалил землянику:

— Вкусная.

— Это что! Вот раньше была земляника. И какая! Мне как-то целую корзинку принесли... Ухаживал за мной один мальчик на первом курсе. Такой был весёлый, на гитаре играл, хотел уехать на Север и меня звал. Но мама отговаривала: он, Света, парень хороший, только шалопут, будешь с ним всю жизнь по чужим углам маяться. Вот он и принёс ту землянику. И ещё — ромашки. А потом мальчик этот уехал и появился Лёня. Леонид Семёнович. Вернее, он ниоткуда не появлялся, он читал лекции у нас на курсе. Видный был мужчина. Девушки на него засматривались, ребята уважали. Даже не помню, как всё и получилось. Начал он за мной ухаживать: “Здрасьте — здрасьте. Как дела?”, в театр приглашал, приходил в гости с конфетами