Автобус явился не запылился. На лучших местах уже эти, из Чирчика. Водитель никого не поздравил: или садитесь, или как хотите, товарищи. Вик-Ванна вскарабкалась, села на свободное. Ей хотелось у окна, но там уже сидела какая-то женщина с бантом, слишком много медалей, полная безвкусица.
— Вы из Чирчика? — обратилась Вик-Ванна.
— Что?
— Вы из Чирчика?!
— Да, да. Не кричите так... Я из Чирчика, из Чирчика.
“Сидит у окна, как королева, а я еще и кричу”. Вик-Ванна стала наблюдать, как водитель затаскивает ветеранов в автобус. Подъехала еще машина, вышла женщина, организатор всего этого. Стала ругаться с водителем, тот бросил ветеранов, и они сами заползали в автобус, не хватило места, устраивались стоя. Вик-Ванна хотела выйти, чтобы высказаться, но испугалась потерять место, пусть и не у окошка, как хотелось.
— Я из Чирчика, — сказала женщина. — А вы отсюда? Вы Ташкент?
Вик-Ванна кивнула. “Как много медалей, и висят все невпопад”. Не то что у нее. Каждая на собственном месте.
— А сколько у вас здесь хлеб стоит? — спросила женщина.
Водитель влез обратно. Музыка.
— Когда поедем?
— Ее спрашивайте, она знает, — махнул в сторону женщины-организатора. Та стояла с мобильным снаружи, опершись бедром о машину.
— Да вот они у меня уже где все, — жаловалась в мобильный, щелкая ногтями по капоту. — Да за такую зарплату сам с ними возись!
Автобус потел, играла музыка.
— Сейчас людям с сердцем плохо станет, давайте уже ехать! — Вик-Ванна пыталась перекричать музыку, но музыка была ее сильнее.
А вчера позвонил один, “так и так, я этот самый и буду сейчас вены”. И голос такой, что точно. А я, из-за того что до этого они не звонили, я офигел, говорю: точно, да? Ну, что такой и собираешься это прямо сейчас. Он говорит: “Около ванной стою”. И молчит, а я испугался, что он молчит потому что делает это, а что сказать, надо сказать, чтобы отвлечь от поступка, говорю: ванна зачем? А он: “Мне психолог нужен перед смертью”. Я говорю: стой, я психолог перед смертью. Тебе на каком языке объяснять: на русском или узбекском? Это я спросил, чтобы, может, с ним Опа поговорит, она все-таки кандидат. А он мне: “А на своем нельзя?” И дышит мне в ухо через трубку.
Я немного сосредоточился, как советуют и говорю: да, давай на своем языке, на нашем. Вот ты раз около ванной стоишь значит у тебя проблемы были, да?
А он: “Были и ЕСТЬ”. Я ему: да и есть тоже, только от ванной лучше отойди, у меня в жизни тоже такое было… только я не к ванне, в ванну тогда мать рыбу бросила, чтобы пока не сдохнет, плавала, а я не мог это сделать над рыбой. А потом мать из ванной гонит, чего ты там , а из туалета не гонит, только говорит спичку после себя жги, думаю, хорошо, я ей после этого спичку зажгу, ну вот, короче был у меня такой же случай… Ну че?
Он: “Че ну че?” Отошел, говорю спрашиваю, от ванной? “А какой у тебя случай был?” Сейчас, говорю. Скажи, тебя как зовут? “Тебе зачем?” Меня, например, Руслан... “А меня, например, Андрей”. Ты не тот Андрей, который у котельной? “Нет, а че?” Ниче, говорю, один просто Андрей около котельной живет, ну реально есть такой. А он: “А твой случай?” Какой, спрашиваю. “Который ты сказал у тебя был, ты в туалете закрылся…” Я там не закрылся, я просто свет включил, чтоб было понятно, что я внутри. “А дальше че?” Ну, ниче. Стою, смотрю на унитаз в нем вода ржавая какая-то наверное трубы проржавели, а нож в руке и тоже ржавый, еще прикололся думаю вода ржавая и ножик ржавый.
Он помолчал и спрашивает: “А зачем ты это… ну там стоял?” А ты зачем сейчас стоишь? “Проблема, говорит, одна есть”. Деньги? “Деньги — говно!” Да, деньги говно, говорю. “Ну ты почему стоял?” а я говорю: я человека убил меня забрали, потом вышел, потом в туалет, а там вода ржавая.
И рассказал ему все, сам не знаю почему может наверное из-за его голоса который есть у людей такой голос им хочется просто все от самого детства душу рассказать. И как на остановке тогда стоял а этот
