сидели, прямо на прогретой земле, местные колдыри. Носились какие-то бабочки, две загорелые девчонки проехали на громыхающих велосипедах. Олег и сам посмеивался над собой где-то в уголке сознания, но мыслил вполне в духе романтика и даже припомнил лермонтовское “И некому руку подать”. Вот уж действительно — некому. А как хочется выговориться.
Он выпал в развод, как за борт в ледяную воду. Делить им было нечего, а по сыну разногласий не нашлось, поэтому суд по этому моменту как-то парадоксально промолчал. (Как жалко теперь, а!) Если бы забрали Славика, это была бы катастрофа. Но не успел обалдевший от всего Олег толком об этом задуматься, как угроза вроде как и рассосалась: теща напористо заявляла тут и там, что Танечке надо учиться, а на заочное переводиться не хотелось бы, и... И Славик остался с отцом. Пять дней в неделю. На выходные Олег отвозил его бывшей жене. И все бы ничего — жить можно, но начались какие-то смутные разговоры в стане врага, что через два года Татьяна закончит учебу (“Она идет на красный диплом!” — значительно приговаривала теща, как будто это имело хоть какое-то значение). И вот тогда-то, может быть, она и соизволит забрать сына. Время у нее освободится, видите ли. Сука. Олег смачно сплюнул на асфальт. Он шагал мимо гаражей, где молодежь, положив на бок — на покрышки — старенький “москвичок”, что-то внимательно изучала.
— Я его не отдам! — бушевала мама, капала что-то пахучее в стакан, смотрела на Олега с надрывом. — Пусть хоть судятся, хоть что! Мы его не отдадим, правда? Пусть только попробуют... Что придумали... Это же не котенок, в конце концов...
— Мама, ну успокойся. Пусть говорят что хотят, это же бред, так что ничего не будет...
Хотел бы он сам в это верить. Хотя разговоры тещи действительно были всего лишь очередным “прожектом” этой вздорной, сумасбродной женщины, по спине пробегал холодок, и в иные моменты Олег готов был приехать к дому-“кораблю” и поджечь их квартиру к чертям собачьим. Что, если действительно будет суд? А этот Танькин хахаль, кажется, адвокат к тому же... Кто-то на работе советовал уже потихоньку подыскивать юриста, собирать бумаги и доказательства, что в основном сын живет у него, на его материальном обеспечении; искать свидетелей... Начинать понемногу, хотя до мифического “часа икс” еще два года. Олег даже обозвал это, мрачно улыбаясь, своим личным “концом света — 2012”. Только вот поделиться шуткой было не с кем. Он так и шагал один — по улице Юнг Северного флота и по жизни.
За сына он кому угодно горло перегрызет. Славку он обожал. И теперь, будто очнувшись, смотрел на него почти изумленно — как тот, картаво и очень стесняясь, читает стихи, и в зеркалах за его спиной видны улыбки взрослых. Олег как будто тяжело, не сразу, возвращался из многоступенчатого сна, из одного круга, из другого. Он видел такое совсем недавно в фильме “Начало”, когда тупо ходил в кинотеатр...
Нестройные аплодисменты. Мать шепчет на ухо горячо и гордо. Финальный выход всех детишек вместе с лучезарной воспитательницей. Утренник окончен. Двигают стулья. Славик подбежал к папе и бабушке...
Олег вполглаза поискал “англичанку”, не увидел — да ну и бог с ней.
IV
Колпаки с лампами — под потолком вагона — подобны банкам с нечистой водой, и когда электричка набирает ход, в них ощутимо прибавляется жизни.
Все-таки поехали. Узнав, что Анжела зависает на каком-то сомнительном празднике жизни — на даче у сомнительного Рустика, Михаил уже не унялся, нет. Злобно распинывал преждевременные листья. Кто бы мог ожидать такой ярости. После разговора у телефонной будки они пошли опять за пивом, стояли тут же, за киоском, и Олег разглядывал обложки дисков и кассет, где одно сложно дублировало другое, а Мишу будто прорвало. Разглядывал, потому что нечего ему было ответить, его как парализовало после всех этих обвинений: как он мог не сказать, куда поехала Анжела, как он вообще... Ладно. Затем принялся вынашивать вслух сладкие, растянутые интонацией, планы мщения: вот завтра, когда Анжела приедет с “оргии”, он позвонит, нет, он встретит ее на лестничной площадке, и ска... Олегу все это начало уже надоедать. Мрачно потягивая “Балтику”, он думал с тоской о светлом трудовом дне, который грезился утром в идиллическом северокорейском ключе.
— Погоди, — вдруг прервал себя Мишка. — Что ты там говорил — что знаешь, где эта дача?
Черт. И об этом сдуру сболтнул.
Олег и правда был однажды на даче у Рустика — еще в финальный школьный год, — и уже тогда это оказалось связано с некоторым скандалом. Их всех свозили огромными, полными анархии автобусами за город на стрельбища. Означало это что-то вроде выпускного экзамена по НВП. Их школа приехала позже всех, а значит, им, последним в очереди, надлежало болтаться на полигоне до вечера. Тогда Рустик сколотил полуслучайную компанию, чтобы сходить на близкую свою — километрах в двух — дачу и там что- то выпить. Олег уже и не помнил подробностей. Отложилось лишь, что они пропустили инструктаж, а потом на огневой позиции тех, кто принял лишнего, завернули с криками, с последующими проработками у завуча. Олег, всегда пивший мало, в их число не попал, положенную очередь из “калашникова” не глядя послал — и очень запомнил эту тяжесть черной исцарапанной стали и ощущение, будто тебе в отказавшее почти ухо с болью колотят песком.
