для прочтения осмысленный, но грамматически «неправильный» текст, то энцефалограф вычерчивает положительную волну, так называемый эффект N600. Этот эффект продолжается еще некоторое время после окончания чтения, то есть мозг продолжает заниматься перепроверкой смысла. При чтении Шекспира на ЭЭГ появляется именно такая N600-волна. Исследователи объясняют появление эффекта N600 неожиданным использованием слов, при котором слово приобретает редко используемый смысловой оттенок или меняет смысл вовсе. Например, Шекспир часто заменял глаголы существительными (например, «To lip the wanton women» — здесь существительное lip употреблено в значении to kiss ). Подобное смещение заставляет мозг сначала распознавать слово, затем определять смысл предложения, а после заново реконструировать значение использованного слова в соответствии с построенным контекстом. Получается, что для понимания такого предложения мозгу приходится выполнить трудную дополнительную работу. На томограммах испытуемых видно, что при чтении фраз из Шекспира расширяется область работающих нейронов. Особенно активизируется область теменной доли и нейроны Сильвиевой борозды, ответственной за лингвистический анализ. Мозг интенсивно работает, а в некоторых случаях интенсивная нагрузка является прямым источником удовольствия.
Для человека, не владеющего английским языком, любой текст Шекспира является бессмысленным. Для восприятия любого текста существует своего рода интеллектуальный порог, и если человек не способен этот порог преодолеть, мозг работать отказывается. Но и в том случае, когда текст слишком тривиален, мозг работает, так сказать, вполсилы. Возможно, состояние эстетического наслаждения связано именно с моментом преодоления трудности, но возникает оно только в том случае, когда трудность преодолена: в этом эксперименте человек все-таки понял, что же он читал. А это не всегда возможно. Так, значительные отличия были найдены в структуре мозга музыкантов и людей, лишенных музыкального слуха.
Ученый-нейрофизиолог Психе Луи и ее коллеги исследовали проводящий путь между височными и лобными отделами коры — так называемый дугообразный пучок (arcuate fasciculus) . Он состоит из аксонов (волокон, соединяющих нейроны), идущих от верхней височной извилины (зона Вернике) к нижней лобной извилине (зона Брока) [15] . Оказалось, что у людей, способных с высокой точностью определять высоту тона, и у лишенных музыкального слуха дугообразный пучок устроен по-разному: у немузыкальных людей он более тонкий. Пучок состоит из двух ветвей — верхней и нижней. При хорошем музыкальном слухе эти ветви выражены одинаково, а при его отсутствии верхняя ветвь тоньше, чем нижняя.
С некоторой грустью можно констатировать, что не всякого человека можно научить понимать и чувствовать музыку, хотя обычный слух может быть совершенно нормальным. Дело обстоит даже хуже — поскольку зона Брока и зона Вернике ответственны за понимание и организацию речи, у людей, лишенных музыкального слуха, могут быть серьезные проблемы с изучением иностранных языков и пониманием сложных речевых конструкций, например поэзии.
Кант говорил, что эстетический объект — это источник «незаинтересованного удовольствия». Необходимое условие того, что данный объект будет нами воспринят как эстетический, — это невозможность его использования. Он не имеет приложения, не имеет цели, а только форму целеполагания: он сам своя цель. И это позволяет нам воспринимать его как замкнутый и самодостаточный. Из этого, конечно, еще не следует, что молоток, положенный за стекло в музее, непременно доставит нам «незаинтересованное удовольствие», но в принципе это не исключено, в отличие от того молотка, которым мы забиваем гвозди, — его мы видим не как самодостаточный объект, а только как средство для забивания. Но одной только «незаинтересованности» мало, необходимо еще и удовольствие, непосредственная награда за работу восприятия (возможно, весьма непростую).
Теодора Адорно раздражало это «незаинтересованное удовольствие», которое для Канта было четким индикатором эстетического. Адорно писал: «Изменив свой вид до неузнаваемости, наслаждение скрывается под маской кантовской незаинтересованности. Того, что общераспространенное сознание и услужливая эстетика понимают под художественным наслаждением по образцу реального наслаждения, вообще, по всей видимости, не существует. В художественном опыте tel quel [16] эмпирический субъект принимает лишь ограниченное и модифицированное участие; и чем выше художественный уровень произведения, тем скромнее это участие. Тот, кто наслаждается произведениями искусства как таковыми, так сказать, конкретно, — тот обыватель и невежда; его выдают такие слова, как „райская музыка” и т. п. Но если бы исчезли последние следы наслаждения, то сам собой возник бы вопрос, который многих бы поверг в смущение: а зачем тогда вообще произведения искусства? И действительно, чем больше произведение искусства понимают, тем меньше им наслаждаются» [17] .
Адорно не принимает обязательное у Канта разделение между воспринимающим субъектом и воспринимаемым объектом, такое разделение, по мнению Адорно, приводит к потребительскому отношению к искусству, как к «райской музыке».
Адорно предлагает свое понимание эстетического восприятия: «Момент наслаждения искусством, вызывающий сладострастное чувство, неприятие его получившего универсальное распространение товарного характера, проявляется по-своему — тот, кто исчезает в произведении искусства, растворяясь в нем, тем самым освобождается от убожества жизни, которая всегда слишком недостаточна и скудна. Такое наслаждение (Lust) способно достичь уровня опьянения; к нему, в свою очередь, также неприменимо в полной мере скудное понятие наслаждения, как приятного чувства удовольствия, которое вообще, думается, способно отучить людей наслаждаться» [18] .
То, как Адорно описывает «момент наслаждения искусством», напоминает наркотическое
