— Просмотрели фотографии?
Он кивнул. Мне показалось, что он изменился. Стал молчаливее, скупее на жесты. Уверенней.
— Подобрали себе родню?
— Кое-кого. — Он ладонью подвинул ко мне стопку фотографий.
— Ну-ну, — сказал я, как доктор, осматривающий капризного больного, — что тут у нас…
Сплошные персонажи “Тихого Дона”. Надо же!
Он напряженно всматривался мне в лицо, словно я Властелин Времени и под моей рукой они вот-вот оживут.
— Значит, мама у нас по крови донская казачка?
— Годится? — с тревогой спросил он.
— Почему нет. Это же ваши родичи. Давайте думать, как они в Сибири оказались.
— Сослали, — с готовностью предположил он, — во время раскулачивания.
— Давайте не будем чересчур отягощать семейную историю. В Сибирь казаки еще при Иване Грозном переселялись. Осваивать фронтир.
С фотографии на меня смотрели крепкие сильные люди, у женщины косы перекинуты на грудь, у мужчины закручены усы. Трое детей выстроились по росту на переднем плане.
— Вот эти мне особенно понравились, — сказал Сметанкин.
Я перевернул фотографию. На обороте выцветшими чернилами, аккуратными буквами, где жирные линии сменялись тонкими, волосяными, было выведено:
“Тимофеевы, Тобольск, 1924”.
— Отлично. Значит, это мамина родня. А вот эта, видите, сбоку стоит, — это ваша бабушка.
— Совсем еще маленькая, — сказал Сметанкин и задумчиво погладил фотографию рукой.
Мне стало неловко, словно я нечаянно подсмотрел интимное, я поднялся с дивана и прошелся по комнате. Сеялся мелкий дождь, тополь брезгливо тряс листвой, женщин у бювета не было.
— И еще мне вот эти нравятся, — сказал Сметанкин. Он явно вошел во вкус.
Я вернулся и снова уселся на диван, предварительно смахнув ладонью следы побелки.
Эта фотография блестела глянцем, в нижнем ее фестончатом уголке белела надпись “Евпатория-1953”. На фоне раскидистых пальм и каких-то явно курортного вида белых строений молодая женщина, полная, черноволосая, обнимала хмурую загорелую тонконогую девочку.
— Ваша мама?
— Да, — сказал Сметанкин и сглотнул, — мама.
Он отвернулся к окну — в глазах отразилось серое небо, и казалось, в них нет зрачков.
— Жаль, не Тимофеевы. Они Доброхотовы. Видите, на обороте.
На обороте было целое письмо.
“Дорогой Коленька! У нас все в порядке. Мы прекрасно устроились. Лялечка купается каждый день. Столовая хорошая, рядом парк, ходим на экскурсии и процедуры, скучаем. Тут хорошо, но мы считаем дни, потому что соскучились по тебе и маме. Твои Саша и Лялечка”.
