Анна Голубкова. Николай Кононов. 80. Книга стихов 1980 ? 1991 годов. — “
“Провокативность книги и заключается как раз в публикации подробного комментария [Михаила Золотоносова] к „стихам из архива”, то есть фактически в работе с текстами современного поэта как с уже канонизированной классикой. С этой точки зрения книга „80” оказывается чем-то вроде дополнения к давно опубликованному и прекрасно откомментированному собранию сочинений Николая Кононова. Такого собрания сочинений, к сожалению, в природе пока что не существует — что, конечно же, делает эту книгу проектом в первую очередь постмодернистским. В этом качестве книга просто великолепна”.
Венедикт Ерофеев. Меня, чтоб выговорить, язык сломаешь. Вступительное слово Ирины Кравченко. — “Новая газета”, 2011, № 58, 1 июня.
“Вот неопубликованные записные книжки Венедикта Ерофеева, те из них, которые он вел на переломе от 70-х к 80-м годам...” (Газета выражает благодарность Венедикту Ерофееву-младшему и его жене Галине за предоставленные материалы.)
“Я же тебе не мешал, когда ты грезила, вот и ты не мешай мне грезить”.
“Тебе хорошо, зараза, ты согрет всенародной любовью, а вот я — зябну”.
“И набожность должна быть одаренной — а у него она и не глубока, а упряма”.
Замолчавший на вершине. Владислав Ходасевич. Беседу вел Дмитрий Волчек. — “
Говорит Валерий Шубинский: “Архив [Ходасевича в ЦГАЛИ] огромный и, помимо рукописей стихотворений, которые уже напечатаны, там находятся множество писем, которые в значительной части до сих пор не опубликованы. Писем, житейских документов, дающих представление о том, насколько был бы интересен этот корпус, если бы кто-то взялся за подготовку его к печати”.
“Если говорить о факторах субъективных, то надо понимать, что канон советской интеллигенции в начале 60-х — конце 50-х годов складывался не стихийно. Существовало несколько человек, их было очень мало, которые пользовались авторитетом в среде молодой советской интеллигенции того времени и которые объясняли, что к чему в мире Серебряного века. Одним из них был Илья Григорьевич Эренбург. В его знаменитых мемуарах „Люди, годы, жизнь” большая глава посвящена Цветаевой, большая глава посвящена Мандельштаму, а Ходасевич упоминается один раз, причем даже без имени, просто „поэт Ходасевич”. И понятно, почему: с Цветаевой и Мандельштамом он дружил, а с Ходасевичем у него были очень плохие отношения, враждебные. Историю этой вражды я в своей книге описываю. В общем, это случайность на самом деле. Ахматова к Ходасевичу относилась хорошо, все ее высказывания о Ходасевиче хвалебны, но ей Ходасевич в той картине литературы Серебряного века, которую она создавала, был не очень нужен по многим причинам. И она специально о нем ничего не говорила молодым поэтам, которые приезжали к ней в комаровскую „Будку””.
“Объективный фактор заключается в том, что широкий читатель любит отождествлять себя с лирическим героем, и ему, конечно, хочется видеть себя сильным, красивым, ярким, а не желто-серым, полуседым. И особенно, если говорить о такой эпохе, как 60-е годы, эпохе культурного возрождения, общественного подъема. Поэтому закономерно, что Ходасевича услышали в глухие годы, в 80-е”.
Наталья Иванова. Литературный русский крест. — “Огонек”, 2011, № 21, 30 мая <http://www.kommersant.ru/ogoniok>.
“Новую русскую литературу следует искать, перебирая в уме рекомендации критиков и литературных журналистов с большой осторожностью. Рекомендации (и рекомендованные) лопаются наподобие мыльных пузырей. Ну кто по вольной воле сегодня возьмется перечесть большинство романов, получивших этого самого „Буккера”? Или скажут — читайте (вообще) Маканина, а он выдаст тошнотворный „Испуг”; скажут — читайте Битова, а он представит перетасованный б/у роман; скажут — читайте Иличевского, а ведь не продерется читатель через первые даже 50 страниц и помянет критика недобрым словом”.
Борис Кагарлицкий. Мертвая хватка прошлого. — “Русский Журнал”, 2011, 26 мая <http://russ.ru>.
