посланцев Вайнота. Мэбэту не было необходимости держать Хадне, он не прикасался к ней. Даже вид родичей в нартах под красным флагом войны нисколько не подействовал на нее. Так они стояли какое-то время, и когда молчание стало тяжелым, как весенний снег, не выдержал один из стариков:
— Хадне, доченька, скоро ты будешь дома, у своего отца, мы вернем тебя, Хадне…
Слова старика остались без ответа. Хадне не двигалась.
— Вы видите — она не хочет обратно. Уходите и вы.
Все, кроме Мэбэта, вздрогнули от голоса, потому что это был голос Хадко, дотоле не проронившего ни слова.
— Она не хочет, — тверже повторил Хадко.
Посланцы опешили. Первым пришел в себя старик с заплетенной бородой.
— С каких пор, Мэбэт, сопляк решает дело войны в присутствии отца?
— Он не сопляк, — ответил Мэбэт. — Он муж.
Война неизбежна — теперь в этом не оставалось сомнений.
— Ты сам навлекаешь беду на себя и свою семью, — сказали старики. — Если понадобится, мы придем большим войском.
— Приходите, — холодно сказал Мэбэт.
Посланцы, как полагалось в таком случае, стали говорить об условиях войны: они спрашивали врага, где было бы удобнее всего им сойтись — на речном льду или на снежном поле, как раз там, где была похищена Хадне. Не выказывая ни малейшего беспокойства, Мэбэт ответил старикам, что лед уже не так крепок, лучше на поле.
— Тем более, — добавил он, — это место теперь хорошо мне знакомо.
Старики предложили сойтись через три луны, биться с восхода до заката, ночью не поднимать оружия, убитых оставлять на поле боя, раненых в плен не брать, давая им уйти к своим. Тут же они получили согласие врага. Дело было сделано, посланцы могли отправляться обратно. Однако недоумение, почти растерянность, становилось в них все сильнее. Пусть тайга и тундра знают, что Мэбэт небывалый человек, но чтобы одна семья — всего лишь двое мужчин — приняла вызов от целого рода, такого еще не бывало никогда. Посланцы утешали свое смущение догадкой, что любимец божий призовет себе помощников. Но они забыли, что у Мэбэта нет друзей.
А самым удивительным было то, что эту войну вызвал Хадко. Старики видели в том мальчишескую глупость, смешанную с необузданной дерзостью. Но то, что Мэбэт одобрил выходку сына, поднимало в их душах мутное предчувствие.
Когда скрылись нарты с красным флагом, Ядне упала на колени и заголосила, обняв ноги мужа. Она умоляла его догнать посланцев, сказать им, что всему виной его гордость и глупость ее ребенка, что все надо вернуть и договориться о мире, — иначе гибель, гибель, гибель…
Мэбэт нагнулся, освободил свои ноги от сцепленных ужасом рук жены, поднял Ядне и прижал к себе — она не помнила, когда он вот так, как сейчас, прижимал ее к себе. Так они стояли, обнявшись, пока Ядне не перестала рыдать.
— Иди в чум, свари много мяса, — тихо приказал божий любимец. — Нам всем надо хорошо поесть.
Понурив голову, жена пошла делать то, что было сказано.
Кроме того, Мэбэт велел не трогать Хадне, ничего не говорить ей, не нагружать работой, но только беречь. В сущности, похищенная девушка рода Вайнота еще не вошла в его семью, она была спорной землей, с которой нельзя ничего брать, пока дело не решено оружием и воинской удачей.
Старые посланники напрасно сомневались в том, что любимец божий легко принял эту нелепую войну, поскольку уже имел ее замысел, коварный и невиданный. Никакого замысла у Мэбэта в тот момент не было: он не знал, как будет воевать.
Не о войне были его мысли — их занимал Хадко.
Поступок сына казался ему странным. Вряд ли можно думать, что в нем возникла любовь к Хадне, ведь они почти не виделись. И вдруг Мэбэт понял — не красота нежданной невесты и не остатки отчаяния заговорили в Хадко. В нем проснулась та изначальная, самая первая, звериная война, которая
