Хадне молча стояла рядом. Мэбэт не сомневался — это она всему причина. Эта маленькая женщина никогда не забывает своих желаний, и те волосы, снятые с головы ее родича, ничуть не переменили задуманного, лишь отсрочили его исполнение. И эта спокойная речь его сына, будто забывшего слова отца: “Послушай меня и опасайся сделать не так, как я сказал”…
Они вдвоем чувствуют себя другой, отдельной силой и уже не боятся Мэбэта.
— Надо подумать, что мы сможем подарить им в ответ, — сказал Хадко.
Гнев Мэбэта подходил к своему пределу. Он хотел напомнить о том, что подарок для Вайнотов уже есть — скальп их разведчика. Разве Хадко забыл о нем? Разве он забыл, что станет бродягой, живущим не своим очагом?
Но произнести эти слова Мэбэт не успел — он почувствовал легкий укол в левую икру. Обернувшись — увидел: за откинутым пологом чума с луком в руках стоял его внук и заливался смехом. Стрела с легким костяным наконечником пролетела несколько шагов и попала в ногу любимца божьего.
И вся громада гнева — рухнула и исчезла. Осталась пустота. Мэбэт ничего не сказал сыну.
Гибель Хадко
Хадко шел двадцатый год.
На двадцать первом году Хадко погиб.
То ли зависть к славе отца, то ли память о бегстве от разбуженного зверя заставили сына любимца божьего еще раз попытать счастья — в одиночку добыть медведя, принести его на медвежий праздник и стать героем среди людей.
Он нашел берлогу, поднял зверя, но то единственное движение, от которого зависело все, оказалось неверным. Хадко не выдержал нужного расстояния, и поэтому пальма не поразила медведя, она только слегка продырявила его шкуру. Медведь встал на задние лапы, обнял Человека Пурги и разорвал ему спину. Зверь не притронулся к мертвому телу врага, покинул свое жилище и исчез в тайге.
Страшную весть в становище принес Войпель. Пес вернулся один, окровавленный — медведь едва не сломал ему хребет — и всю ночь хрипло выл в пустоту. Женщины плакали и надеялись на чудо. Только Мэбэт был свободен от сомнений и надежд. Он понял, что случилось с его сыном, и лишь подробности, ничего теперь не стоившие, были ему неизвестны. Хотя одну подробность все же узнал. В липких кровавых пятнах на шкуре пса он нашел клоки медвежьей шерсти с большим числом тускло-белых волос: “Седой медведь, старый”, — сказал про себя Мэбэт.
Поутру Войпель повел старого хозяина к берлоге, и там любимец божий узнал, как все было.
Ни сам медведь, ни звери, ни птицы не тронули тела Хадко — оно лежало чуть припорошенное слабым утренним снегом. Когти разодрали малицу, как легкую ткань, из спины зияли оголенные, побелевшие ребра. Хадко лежал лицом вниз, вытянув одну ногу и подогнув под себя другую. Когда Мэбэт перевернул тело сына, то увидел: мертвые руки сжимали древко пальмы, правая уперлась в широкое лезвие. Мэбэт догадался: когда медведь навалился, древко предательски скользнуло в руках, и сын не удержал оружия.
По полю поединка виднелись клоки седой шерсти. Пришли они без оленя, одни, с малыми нартами. Мэбэт положил сына на упряжку, прикрыл шкурой и встал на обратный путь. Громко дыша, Войпель грузно бежал за нартами.
Обычай велел хоронить покойника на третий день, при этом следовало держать у его носа песцовый пух — вдруг оживет человек и пух зашевелится. Но Хадко похоронили на следующее утро: глупо было надеяться, что жизнь может вернуться в это разорванное тело.
Мать не могла оплакивать сына — она сделалась немой и безголосой. Молчал Мэбэт. Светлоглазый теребил мертвого отца за нос и смеялся. Хадне увела его в другой чум и сама больше не показывалась — не вышла даже на похороны, когда Мэбэт ремнями поднимал выдолбленную колоду с телом Хадко к вершине огромной лиственницы, что росла неподалеку от становища. В той же лиственнице было дупло, в котором покоились кости незаметной дочери Хадне.
Тяжкими были первые ночи. В Ядне проснулись голос и речь, она беспрерывно бормотала что-то, не давая Мэбэту спать. Бессонница никогда не мучила любимца божьего, но теперь он не мог сомкнуть глаз. С закатом начинал выть Войпель и не замолкал до тех пор, пока луна не исчезала с неба. Выл он хрипло, протяжно. С каждой ночью вой становился все тоньше, переливестей, он резал голову — и в конце концов истощил терпение Мэбэта.
Вооружившись постромками, хозяин вышел из чума, чтобы перетянуть страдающего пса по спине и тем заставить замолчать, но руки его опустились от невиданного зрелища. Войпель был не один, рядом
