здесь ты не знаешь меры. — В голосе Матери послышалась усмешка. — А ведь я недовольна тобой, мальчик, очень недовольна. Чем дольше ты жил, тем больше огорчал меня.
Мэбэт склонил голову: он не был обучен оправдываться, к тому же совсем не знал, что такое вина. Мать будто угадала его мысли.
— Да, да, это я по своей воле сделала так, чтобы тяжкий недуг вины не мучил тебя — так же как память и страсти. Таково было мое желание. Люди называли тебя божьим любимцем. Они ошиблись, хотя и не слишком. Тебя следовало бы называть моим любимцем, любимцем Матери. Однако на земле это звучит почти бессмысленно, ведь всякая мать — или почти всякая — любит своего ребенка. В чем же тогда было бы твое отличие? Этого не знаешь даже ты и тем более — люди. Для них пусть уж ты останешься любимцем божьим. Ведь и это прозвище родилось не без моего участия… Ты понимаешь, о чем я говорю, мальчик?
— Нет, — сказал Мэбэт подавленно.
— Тогда я расскажу тебе все с самого начала. Садись и не спеши. Здесь нет времени.
Рождение Мэбэта
Мать начала свой рассказ.
— Признаюсь, первой тебя увидела не я. И уж совсем глупо говорить, что это были твоя мать или повитуха. Нет, первым тебя заметил Ульген, бог Верхнего мира. Бесплотные знают, что такое скука, и, наверное, Ульгену она знакома больше, чем кому бы то ни было. Так же как и боги среднего мира, он обитает среди людей, но среди совсем других людей — тех, кому только предстоит родиться. Они витают в пространстве, висят над ним размытыми блеклыми тенями, потому что судьба их еще не определена. Но даже когда определится участь, тени не проясняются, потому что суть их слаба. Такими же серыми, размытыми они падают вниз, в нечистом чуме их вытаскивают на свет, они начинают кричать и повторять своих предков на много поколений вниз. Так же они будут мучиться страстями: жадностью, виной, завистью, тоской по утраченному, нелепой любовью — всем тем, чем мучаются люди. И никто из них не найдет выхода, ни у кого недостанет сил вырваться из западни собственных слабостей. Поэтому так серо на небе, как серо и на земле. Бывало, спрашивала я:
— Что нового в небесах, Ульген?
И он отвечал мне:
— Так же как и на земле — ничего.
Потом я перестала спрашивать, поскольку слышала одно и то же. Рекой шел сквозь меня род людской, и ни на одном человеке сердце мое не остановилось. Давала жизнь легко, забирала — еще легче. Жертвы их, мольбы и заклинания мне прискучили…
Но однажды сказал мне верхний бог:
— Я вижу тень, не похожую на других, — я вижу все: руки, ноги, пальцы, волосы на голове, вижу рост и нездешнюю стать.
— Это был ты, мальчик… Сердце мое остановилось на тебе. Тогда я сказала верхнему богу:
— Отдай мне его, о Ульген.
— Это яркая тень! Помнишь ли ты, что такое яркая тень? — спросил настороженно верхний бог.
Но все же я умолила его, заговорила сладкой речью опасения Ульгена.
— Отдай мне ее скорее, отдай прямо сейчас, чтобы никто из других бесплотных не узнал о нем и не отправил в мир с дурной судьбой. — Так я говорила верхнему богу. — Клянусь, я сохраню в тайне то, что ты сделаешь для меня.
Ульген сделал как я просила — и ты родился. А знаешь ли ты, почему я выбрала тебя? В тебе была сила, крепкая суть, какой не было ни у кого из тех, кто пачкал своими тенями небо. Сила дается свыше, она зарождается на небесах, которые над головой Ульгена. Эти небеса недоступны людям и даже многим бесплотным. Когда-то с тех небес спускались на землю великаны и богатыри. Но чем больше давалось им силы, тем страшнее доставалась судьба. Они бились с чудовищами, а когда те были истреблены, сражались среди людей, за то или другое племя, и всегда погибали. Люди возвеличивали их, слагали им гимны, даже называли богами, но сами не становились ни лучше, ни сильнее. И тут я увидела тебя… Промедли я немного — и тебе, наверное, тоже досталось бы какое-нибудь чудовище или нашествие иноплеменных и
