и на все Саяны дали только один экземпляр...
– Не сочиняйте, – она шутливо ударила меня по плечу (то есть, в принципе, очнулась). – Про единственный экземпляр я вам не говорила...
Прибыл «УАЗ»-микроавтобус, прибежали патрульные, довольные тем, что оказались не при делах. Беглецов загрузили в передвижной обезьянник, старик Савельев выразил желание остаться на пасеке (показания тщательным образом запротоколировали), остальные по моросящему дождю потянулись в Рыдалов...
Начальство смилостивилось – разрешило поспать до обеда. Но это никак не повлияло на мое желание обмотать Кудыкина вокруг стояка отопления. Я проводил Эмму до дома. Она проживала в одноэтажном двухквартирном строении. Яблоневый переулок выходил на Советскую улицу. Женщину лихорадило, она куталась в тонкий плащ и мою куртку без утеплителя. Много говорила, хотя и смущалась своей многословности. О том, как развелась с журналистом, страдающим творческими запоями (и запорами), перебралась из большого города в Рыдалов. Решение трудное и осознанное – убраться подальше от цивилизации, не думать о деньгах, изменить жизнь. О старике Савельеве, который сделал ей полдома, снабжает пчелиным творчеством (которое она терпеть не может) и норовит поделиться последним. Сегодня в библиотеке выходной, по приглашению родственника решила провести ночь в бору, вечером он ее привез, обещал на рассвете показать отличное грибное местечко в Коровьей балке...
– Выходной – это славно, Эмма, – притормозил я у калитки. – Выпейте чего-нибудь горячего, укройтесь одеялом и постарайтесь уснуть. А как проснетесь, никуда не ходите. Посмотрите сериал, а лучше несколько сериалов – уж с этим добром у нас порядок. Забудьте про домашние дела.
Она кивнула, грустно улыбнулась.
– У вас кровь на виске запеклась, Артем. Пойдемте, я промою вашу боевую рану.
– Да надо ли? – засмущался я. – Мало вам потрясений?
– Невелико потрясение, – она взяла меня за рукав. – Пойдемте, Артем, не жеманьтесь. Вы сами ничего не сделаете со своей головой. Для того ли милиционеру голова, чтобы ее лечить?
Впоследствии выяснилось, что у «бесплатного спасателя» промокло все, и если немедленно не принять меры, то новогодняя кома начнется на четыре месяца раньше. Я уснул через два часа, закутанный в десяток одеял, умиротворенный, почти счастливый, а в подмышку сопела женщина с пепельными волосами, о которой я узнал, кажется, все...
Глава третья
Из объятий Морфея меня вытряхнул звонок сотового телефона.
– Куда, зачем? – сонно пробормотала Эмма, зарывая меня в одеяло.
– Не спится кому-то...
Я выбрался из-под вороха постельных принадлежностей, посмотрел на часы. Половина второго. За сушеной веточкой мимозы властвовал серый день, облака теснились в небе. Струйки дождя стекали по оконному стеклу. В левой части дома на повышенных тонах общались соседи.
Я добрался до брюк, валяющихся под кроватью, вернулся с телефоном.
– Слушаю...
– Здравия желаю, – приветствовал старшего по званию Венька Лиходеев.
– И тебе, – я откашлялся.
– Артем, ты знаешь, что ты не дома? Я даже догадываюсь, где ты. Редкий случай из жизни начальника уголовного розыска.
Я не успел ответить – он гнул дальше:
– Я тоже в постели, Артем. Хочется спать и забить на работу. Настя ворчит, что я никуда не пойду, что достаточно с нее последней ночи, когда она тряслась за меня и каждые пять минут бегала к калитке, чтобы не прозевать доставку моего мертвого тела...
Эта речь напоминала демарш. Хорошая девушка Настя Ткаченко была Венькиной невестой, и, судя по всему, эта грустная история должна была рано или поздно завершиться свадьбой. Жили «молодые» в одной кровати. Знающие люди уверяли Веньку, что брак – не лучший способ сохранить и укрепить любовь, а женщина – самое таинственное на свете существо (поскольку никогда не знаешь, во сколько она тебе обойдется). Но все разговоры оставались разговорами. Жениться ему действительно было рано. Не вырос еще. И сам он всерьез считал, что детство никуда не уходит. В отличие от Анастасии, которая была старше жениха на три года и кое-что понимала в жизни. Например, то, что нужно мертвой хваткой держаться за парня, стабильно получающего зарплату (пусть и небольшую).
– Длинный пролог, Венька. Может, что-то случилось?
– Так точно, товарищ капитан. Вы потрясающе идете от частного к общему. В общем, так, вылезайте из чужой постели и срочно дуйте по адресу: улица Лазаренко, 90, квартира восемь, где вас встретит труп и все объяснит. Я тоже приду – если Настя отпустит.
– Давай без выпендрежа, – закипел я.
– Ладно, – Венька сделался покладистым и печальным. – Неваляев тебе звонил, но не на того напал. Тогда он позвонил мне, потому что боится звонить на сотовые, и сказал, что по указанному адресу находится труп мужчины и обстоятельства требуют изучения. Все это чем-то напоминает кончину гражданина Гарбуса...
Я затосковал и выронил трубку. Теплые руки обвились вокруг моей шеи. Женщина приблизила губы к уху и горячо задышала.
– Тебя вызывают на работу?
– Халтурка появилась, – неохотно отозвался я. Спешить, ломая косяки, было некуда. Труп не испарится. А если испарится, то кто бы возражал. Через пять минут мне снова было хорошо, и мысль о перемене мест давалась с боем.
– Это не флинг, Артем? – спросила Эмма.
– Напомни, что такое флинг. Точно помню, что такое свинг. Когда одна семья приходит в гости к другой семье, затем подтягивается третья, и... время летит незаметно. Помогает сохранить доверие в отношениях...
– Секс на одну ночь.
– Нет, ни в коем случае. Во-первых, ночью мы ничем таким не занимались. Во-вторых, я обязательно загляну к тебе часов через восемь – если не возражаешь, конечно...
Я чмокнул Эмму в щечку и начал решительно собираться.
Дом по адресу Советская, 90, как и многие в этом городке, имел два этажа, облупленный фасад и три отдельных подъезда по четыре квартиры в каждом. Прежде чем войти во второй подъезд, я произвел кружок вокруг дома, делая мысленные фотографии. Мелкий дождик прогулке не препятствовал. Дом сравнительно старый, но добротный, две пожарные лестницы. Входы в подъезд обрамляли оградки, за которыми росли примитивные астры и что-то желтое, недоступное интеллекту. Тыльная сторона здания – крохотные, нарезанные квадратами огороды, предназначенные для выращивания картошки. Все, что выросло, уже выкопали (а то и съели) – осталась жухлая ботва и ямки с глиной. За огородами – шеренга тополей, еще дальше – сараи, где жители дома хранят ненужный скарб. Полная тетка в колхозной фуфайке сгребала ботву на участке. Два деда – бывалые и сиделые, – сделав навес над сараем, разбирали лодочный мотор. С фасадной части здания народа было побольше – местные сплетницы шушукались у подъезда. Когда я проходил мимо, дружно замолчали и уставились на меня, жаждя информации.
У двери в восьмую квартиру дежурил милиционер. Посторонился, пропуская знакомое лицо. Ни прессы, ни прокуратуры в квартире не было. Все свои. Кабы не труп – вполне доброжелательная семейная обстановка. Человек здесь проживал небедствующий. Не сказать, что квартира-люкс, забитая золотом и антиквариатом, но обои были новые (так называемая шелкография), на полу ламинат, плазменный телевизор с DVD-проигрывателем, музыкальный центр, «горка» с хрусталем. На плотном ковре лежал очередной мертвец с перекошенным лицом – лет пятидесяти, плотный, коротко стриженный.
Мой приход вызвал бурное оживление – как будто прибыл не начальник, а целый ящик коньяка с закуской из ресторана.
– Явился, красавчик, – хмыкнула Янка. – Ночует у первой встречной библиотекарши, а мы должны тянуть весь этот воз.
– Сияет, как начищенный барабан, – пробормотал похмельный Крюгер. – Ему до форточки ваша
