Я бросился в атаку... а дальше была мясорубка. Видимость паршивая, я споткнулся на первой же ступени и, падая, увидел, как он замахнулся поленом, выхваченным из-под крыльца. Зацепился за что-то плечом, неловко провел удар. И все же награда нашла героя: полено состыковалось с моей макушкой, и все зажглось веселыми разноцветными огнями. Пострадали все участники потасовки – мне удалось извернуться и отшвырнуть его пятками от себя. Лопнула леска, на которой держался жухлый хмель. Тень подлетела, но и я уже выдергивал из кобуры табельный пистолет. Он швырнул в меня полено и помчался прочь, увертываясь от взбесившегося Тузика. Я рухнул навзничь – над носом просвистело. Стукнула калитка, и только тут до меня дошло, что избежал я чего-то жутко неприятного...
Когда подкрался Венька Лиходеев, я сидел на крыльце, обняв поврежденную голову, и выл от боли. Он сделал вокруг меня пару кружков, начал ощупывать, проверяя страшные догадки.
– Артем... это ты?...
– Вот так и складывается из мелочей жизнь, Венька... – сумничал я, вставая на ватные ноги.
– Ну, не знаю, – засомневался Венька. – Из-за мелочей она как раз не складывается... Кто это тебя отделал, командир?
– Видел кого?
– Не-ет...
– В другую сторону помчался, урод. Интуиция у него... Ладно, Венька, проехали, в другой раз умнее будем. Слушай и запоминай, пока я тут совсем не откорячился... Звони Неваляеву, пусть распорядится выслать людей – иначе смерть Сычевой будет на его совести. Так и скажи, не стесняйся, можешь сослаться на мои слова... Возьми полено – вот это, пробейте завтра на «пальчики», может, отпечатались... Все, Венька, сиди бди, хозяйку смотри не напугай. Завтра мы должны еще раз ее допросить – по полной программе...
Голова была горячей, как аравийская пустыня. В районе часа ночи я очнулся не у порога собственного дома на Тальниковой, а на Советской улице – где было много акаций и ранеток. За плотными занавесками горел свет. Я постучал – она открыла, без очков, худенькая, хорошенькая, в махровом халате с проплешинами. Близоруко прищурилась, покачала головой.
– Отбивное мясо принимаете? – пошутил я.
Эмма втащила меня в дом, принесла настольную лампу, осветила голову и ахнула:
– Мать честная, хуже, чем вчера... Где же это тебя угораздило, горе мое?
– Теперь ты понимаешь, почему я не пришел вовремя? – гордо спросил я.
– А я не сомневалась, что ты придешь. Ждала бы и до двух часов, и до трех. Мог бы и не спешить. Ну чего ты встал, как в гостях? Живо снимай всю одежду... я сказала ВСЮ! И трусы свои с длинными рукавами – тебя же выжимать можно!
Боль отступала, упорно отстреливаясь. Мне было хорошо. Я лежал на мягкой постели под ватным одеялом. Женщина в ажурном дезабилье делая мне примочки, поила травяным настоем с медом, читала лекцию, как важно заботиться о своем здоровье и не лезть под колящие, рубящие и тяжелые тупые предметы. Она не спрашивала, во что я влип, что было, с одной стороны, приятно, а с другой – обидно. Но я проснулся рано утром нормальным человеком. Эмма сладко потянулась, обволоклась вокруг моего побитого торса, прошептав, что вечер ей понравился больше, чем утро, и не буду ли я так любезен снова прийти вечером?
– Обязательно приду, – торжественно пообещал я и побежал на обожаемую работу.
Глава четвертая
– Эти страсти трудно переоценить, – хмыкнул Крюгер, выслушав рассказ о моих ночных похождениях.
– И чем вы там занимались с Анной Михайловной? – наморщила лоб невыспавшаяся Янка. – У нашего начальника, кажется, просыпается интерес к жизни. Скоро он начнет приходить в азарт от всего, что шевелится и реагирует на раздражение.
– Кстати, насчет страстей, – вспомнил Венька. – Страсти подразделяются на мексиканские, индийские, африканские и русские. В последних зачастую фигурирует топор. То, что я увидел вчера, было мордобитием в одни ворота – не припомню, чтобы в финале кто-то болел амнезией, пил водку или пел и танцевал в национальных индийских одеждах...
– С удовольствием бы вас послушал, – хмуро перебил я. – Но некогда, поэтому, выражаясь по- английски, ступайте все в задницу. Как у нас с Сычевой?
– Проснулась в кольце хмурых милиционеров, – поведал Венька. – Что, естественно, вселило ужас в ее больное сердце. Но температура прошла.
– Будем беседовать, – я обвел строгим командирским взором присутствующих, – а потом определим линию поведения.
– Но сегодня зарплата, – как-то ненароком обронил Крюгер. – Точнее говоря, пособие по бедности, которое называется этим словом.
– Может, поднимут? – выразила всеобщие чаяния Яна Владимировна. – Я слышала по телевизору, что стабилизационный фонд государства уже не помещается в швейцарские банки.
– Не поднимут, – пессимистично предсказал Венька. – Государство – это не мы. А к чему ты это ляпнул, Крюгер?
– Получим и поедем, – с надеждой посмотрел на меня Крюгер. – Скоро привезут.
– Вот тебе! – Я слепил два жирных кукиша и выставил ему в рожу. – Марш в машину!
Не стоило терзать больную женщину. Дорога не такая уж дальняя. Переулки в нашем городке, к сожалению, не асфальтируют. Все четыре колеса вязли в грязи – я вел машину, матерясь сквозь зубы, а трое в салоне на всякий случай помалкивали, молясь, чтобы я не застрял. Гавкал Тузик, парочка сержантов наслаждалась бездельем (с удовольствием заставил бы их рыть канаву), бледная женщина бесцельно слонялась по дому...
Теперь беседа велась под протокол. Говорили обо всем, что связывало данную особу с Грушницким и (опосредованно) с Башлыковым. Она уже знала, что ночью в дом пожаловал гость, и лишь благодаря усилиям доблестной милиции она еще жива. Поэтому Анна Михайловна всеми силами старалась помочь следствию. Она понятия не имеет, что от нее хотел этот призрак. Нет, она не владеет «закрытой» информацией. Самое скверное, что женщина не врала – она действительно не понимала, что происходит. Пришлось сообщить о смерти Башлыкова. Последовала минута молчания, слезы потекли из глаз. Мы оставили ее в покое, и вскоре женщина стала вспоминать свою жизнь естественным образом. О том, как познакомилась с Грушницким, о нечастых свиданиях, в которых было мало романтичного, но, в общем, «все как у людей»...
– Подождите, – она наморщила лоб. – Я вам вчера не сказала... Несколько раз Алексей с Башлыковым куда-то уезжали. Он приносил мне штормовку, драный рюкзак, просил починить и как-то обмолвился, что они собираются прогуляться по Ашлымбашу... Вы же знаете, что такое Ашлымбаш? Это горная речка, она течет параллельно Уштыму, через базу «Белые зори» и не предназначена для прогулки. Там высокие пороги, бешеное течение...
– Мы знаем, что такое Ашлымбаш, – уверил я.
– А потом я случайно слышала обрывки их разговоров. Звучало название: «Белые зори»...
Я почувствовал, как в организме что-то начинает происходить. Предвестник беспокойства, какого-то неудобства, неясные предчувствия.
– А еще они говорили про какого-то третьего... – раскрывала бывшая учительница бездонные глубины памяти. – Я решила, что он должен поехать с ними. Я стояла на кухне, а они курили на крыльце и, видимо, увлеклись... Башлыков спросил: а где Багор будет ждать? Алексей ответил: мол, место встречи изменить нельзя – за Федориной горкой. Это возвышенность на дороге – в трех верстах от города. А потом засмеялся: ему же марафет нужно навести, невидимкой прикинуться...
– Вы сказали, «Багор»? – перебил я.
– Ну да, – пожала плечами Анна Михайловна.
– Может быть... «Бугор»?
– Вряд ли. Прозвучало явственно – «Багор». Я запомнила, потому что сразу на ум пришла эта длинная штуковина с крюком на конце...
– Он не говорил, зачем им нужно... прогуляться по Ашлымбашу?
