стрелке, а если в Южном – то, соответственно, против. Иначе хоть затритесь...
До армянского антипохмельного хаша и русской бани-проруби мы не добрались. Крюгер издал нечеловеческий, берущий за душу стон и сжал виски мозолистыми ладонями...
Через два часа я пожаловал к непосредственному начальству – поднимался по расшатанной лестнице и думал, существует ли на свете посредственное начальство? Без стука вошел в приемную. Секретарша Изольда – чудо в перьях – держала пучок проводов и пыталась стянуть со шкафа металлическую коробочку, напоминающую модем. Стринги под джинсами в этот день были белые, в розовую крапинку. А в пятницу, если память не подводит, преобладали вечерние тона.
– Хм, – сказал я. Изольда резко повернулась, хлопнула глазами. Опять накрасилась так густо, что ничего не видит.
– Здравствуйте, Артем Николаевич, коробочку достаньте, пожалуйста.
– Да хоть звезду с неба, – я достал железку, в которую она воткнула один из проводов, подумала, воткнула другой и протянула мне, чтобы поставил коробочку обратно.
– Как-то странно, – удивился я, – неужели к нам подкрался технический прогресс?
– Очень памятливый компьютер, – похвасталась Изольда. – Из Абакана привезли. А еще ксерокс. Теперь мы можем собрать все наши архивы, которые пылятся где попало, и сжечь во дворе.
– А потом подождать, пока полетит профиль, – подхватил я, – и все содержимое этой коробки растворится в виртуальной пыли. Нет уж, Изольдочка, выбрасывать в наше смутное время ничего нельзя. Вы же не выбрасываете крышки от кастрюль, от которых почему-то отвалилась ручка? Или сломанные лыжи, дырявые сапоги, старые чайники с утюгами, перегоревшие пробки? Вдруг пригодятся?
– Да ну вас, – хихикнув, отмахнулась Изольда.
Я слышал от Веньки Лиходеева, что это чудо влюбилось в меня в первый же день, как я появился на новой работе. Однако странною любовью – понимая, что взаимность не светит, она увлеклась фантазиями и теперь неплохо себя в них чувствует. Во всяком случае, ей хватает духу изображать раздражение, когда я достаю ее больше положенного. Ума не приложу, откуда у Веньки информация. Сочинил, наверное.
– Очень хотелось бы вас предостеречь, Изольдочка, – сделал я озабоченное лицо. – К технике нужно относиться бережно, как к мужу. Если вас попросят скопировать диск, не надо загружать его в ксерокс. Он диски жует. И будьте осторожны – это происходит крайне редко, но несколько случаев в стране уже зафиксировано и описано... – я понизил голос и сделал интригующую паузу. Изольда затаила дыхание, ожидая продолжения:
– Какие случаи, Артем Николаевич?
– Компьютерные мыши оказывались настоящими... – И пока она стояла, оцепенев, я на цыпочках прокрался в кабинет шефа.
В состоянии задумчивости сходство нашего руководителя с бордосским догом – просто потрясающее. Начальник-солнце сидел за столом и усиленно размышлял. Извилина проступила на лбу. Я шаркнул ботинком и задел колокольчик-«очиститель», которые Изольда в целях борьбы с нечистой силой развешивала везде.
Неваляев вздрогнул, вышел из ступора.
– Ты чем сейчас занимаешься, Артем? – посмотрел он на меня тяжелым, немигающим взглядом.
– Работаем, Игнатий Филиппович, – вздохнул я. – В горе, без радости.
– Незаметно, товарищ капитан...
Горячий пар от меня действительно не шел. Я пожал плечами.
– А что вы хотите? Чтобы мы носились по полям, вырабатывая ресурс?
– Остряк... – Шеф фыркнул, снова задумался и принялся барабанить толстым пальцем по столу. Он делал это долго, методично, но я был спокоен, как баобаб. Не тот нервный, кто барабанит по столу, а тот, кого это раздражает.
– Знаете, Игнатий Филиппович, – признался я, когда молчание непристойно затянулось, – меня сегодня и без вас потряхивает.
– Лихорадка? – подыграл шеф.
– Прокуратура. Обычный труп, а все начальство явилось строем. Словно президента замочили. Каморин волнуется, вы волнуетесь... Пять минут назад звонил ваш зам Кудыкин – тоже волнуется. Спрашивает, не нашли ли мы еще убийцу? Когда я коротко и ясно объяснил, что нет, он возмутился и стал орать, что уголовный розыск совсем не работает.
– К черту Кудыкина, – раздраженно отмахнулся шеф. – Лезет, куда не просят, к каждой бочке затычка...
– Знаю, – пожал я плечами, – судьба подкинула вам уникального заместителя. Бывают дураки круглые, а Кудыкин – дурак многогранный.
Истина известная: дураков у нас, может, и немного, но расставлены они так грамотно, что всюду на них натыкаешься.
Неваляев поморщился.
– Перестань, у Кудыкина тесть работает в администрации. Почему нам, думаешь, привезли компьютер?
– Очень ценное приобретение, – согласился я, – а то Изольде уже надоело самой с собой дуться в «крестики-нолики». Людей бы лучше в отдел добавили, преступления, знаете ли, некому раскрывать... Вот вы сейчас зачем меня позвали?
– Правильно, – не удержался от улыбки Неваляев. – Как у вас с убийством Погорельских?
– Прекрасно, – подбоченился я. – Хоть завтра передавай следователю. Осталось уточнить некоторые детали...
– Там и уточнят, – обрадовался Неваляев. – Отдавай в прокуратуру, а то совсем обленились.
– Не больно-то это здорово, Игнатий Филиппович... – пробормотал я.
– А нам не надо, чтобы было здорово! – гаркнул шеф. – Нам надо, чтобы было правильно! Убийца, как я понимаю, найден? Вариантов нет?
– Убийца с гарантией, – заверил я.
Семью Погорельских – Анну и Сергея, молодого верстальщика из типографии и сотрудницу ветеринарного контроля – прирезал неделю назад ревнивый Лапиков, коллега покойной, так и не смирясь, что Анна вышла замуж за другого. Вылил в глотку граммов семьсот денатурированной водки, вооружился обрезанным кайлом и отправился в гости – выяснять причину и подоплеку коварного поведения. Трупы были обезображены, вопли убиваемых разносились по всей улице Лазаренко. Жили счастливо и умерли в один день. Но самое смешное, что искать убийцу пришлось четверо суток – изувера никто не видел. Ушел через заднюю калитку, избавился от одежды. Когда за паршивцем пришли, он заперся в сарае, швырялся всем, что было под рукой, и кричал, что придет за нами с небес, дабы знали, с чего начинается ад. С какого перепоя ему пришло в голову, что он отправится на небеса, непонятно. С отбитыми почками, но, в принципе, живой гражданин Лапиков сидел в следственном изоляторе и третий день жаловался на «суку- любовь».
– Меня тревожит убийство на Комсомольской, Артем, – неохотно признался начальник. – Постарайся форсировать расследование. Этот тип здесь что-то вынюхивал, и мне это решительно не нравится.
– А что здесь можно вынюхивать? – не понял я. – Секреты народного промысла? Технологию изготовления новой консервной банки?
– Вот именно, – согласился шеф. – Но вахтер из мехколонны еще в пятницу рассказывал наряду ППС, что какой-то хмырь полдня бродил вдоль забора и следил за проходной. Прилично одет, рожа интеллигентная. Сегодня его вниманию предложили фото мертвеца. Представь себе, узнал...
– А что у нас на мехколонне?
– Ни-че-го, – по слогам вымолвил Неваляев. – Два месяца не выдавали зарплату – пить уже мужикам не на что! Опять политуры натрескались – трое в больнице, сутки с того света извлекали...
Я внимательно смотрел на своего шефа и испытывал сложные чувства. Кожа у Неваляева толстая, мысли прочесть невозможно. Мужик неглупый, себе на уме – понимает, чего хочет. Стоит ли ломать голову раньше времени?
– Разберемся, Игнатий Филиппович, – я шутливо отдал честь и тактично осведомился. – Разрешите проваливать с богом?
