Недопекин. Что такое «фей»?
Лисавский. Ах, как ты этого не знаешь! Это такие воздушные существа.
Недопекин. Хорошо, хорошо, читай!
Лисавский
Недопекин. Ну, остальное я сам разберу.
Лисавский. Кстати, ты нынче будешь в театре?
Недопекин. Как же! Ведь нынче балет! Зайди, возьми мне кресло в первом ряду.
Лисавский. Хорошо. Так ты дай денег.
Ну, прощай!
Недопекин. Прощай!
Лисавский
Недопекин. Ну, возьми, чорт с тобой! Иван! Давай одеваться!
Гришка. Вон у Яшки-то княжеского штаны-то вот тут с пуговками.
Недопекин. Иван, какие там еще пуговки?
Иван. Это так точно; это грума называется.
Недопекин. Ну так ты вели ему сделать.
Иван. Это грума; а то вот вместо кучера во фрак сажают — так это жокей.
Иван. Нет тебе покою ни на минуту! И свой-то с ног собьет, а тут чужие то и дело шляются.
Смуров
Иван. Уехали-с.
Смуров. А не знаешь куда?
Иван. Не знаю. Подождите; может, скоро будет.
Смуров. Подождем! Садись, Вася, будем его милости дожидаться.
Вася. Абрам-то Сидорыч говорит нынче: я, говорит, протестую.
Смуров. Ишь ты, срам какой! А еще-то много должен, не слыхал ты?
Вася. Тысяч на пять серебром наберется.
Смуров. Все по доверенности матери?
Вася. По доверенности.
Смуров. Платежи-то не скоро?
Вася. По одному-то на этой неделе надо платить. Дан был Белорыбицыну; а он Семену Арефьичу передал. Семен-то Арефьич вчера и говорит в трактире: мне, говорит, заплатит, а то я старуху-то и в яму потяну.
Смуров. Да и поделом ей, дуре, коли допустила до этого. Хорошо еще, что я-то хватился, а то он накуралесил бы, что и не расхлебаешь. Ишь ты, как разукрасил сдуру-то! Трюмо завел!
Вася
Смуров. Нешто он по-французски-то знает?
Вася. Где, дяденька, знать! Так, для близиру лежат.
Смуров. Эка дурачина-то!
Вася. Матренин внучек, что у тетеньки-то живет старуха; еще она сродни тетеньке-то.
Смуров. Так, стало быть, он сын Сидорыча-то, что у свата на фабрике?
Вася. Сын. А сестру его, Дашу, помните, тетенька замуж выдавала за лавочника. Еще, помните, Ганька-то кудрявый весь сажей вымазался.
Смуров. Помню, помню. Отец-то славный малый, честный, а мальчишку-то как обезобразили. Ведь вот отец-то его ни в чем не замечен, а сынишка-то что делает. Обругать надо человека — этакую штуку надеть. Конечно, он мальчишка, его как хошь тормоши; да за что же обезьяной-то наряжать! Как его зовут-то?
Вася. Гришуткой.
Смуров. Гришутка, а Гришутка!
Гришка
Смуров. Повернись-ка, повернись! Хорош, брат, нечего сказать!
Вася. Дяденька! Точно он физик какой галанский. На птицу похож.
Смуров. Будешь похож, когда этакий кортекол наденут.
Гришка. Да нынче так носят.
Смуров. Да кто носит-то, глупый! Носят! Мало ли что носят! Всех нищих не перещеголяешь! Ну, за что тебя так обругали! Эх, Гриша, Гриша! Нехорошо, братец! Ты чем здесь занимаешься-то?
Гришка. Ничем не занимаюсь. На посылках, да пыль сотрешь, за столом прислужишь.
Смуров. Балуешься ты здесь, я вижу, около моего племянника-то. Тебя одели дураком, а ты и рад. А ты полно паясничать-то, ты уж не маленький, пора и об себе подумать. Чего ты здесь дождешься? Ничего не дождешься, ни лысого беса. А ты бы просился у бабушки-то, чтоб тебя куда в порядочное место отдали, в лавку, что ли, куда; на крайности со временем человек будешь, а то что народ- то смешить! Я вот бабушке-то поговорю.
Что ж, скоро ли будет-то?
Иван. Не знаю; может быть, и вовсе не приедет. Да вот вы напишите, что вам нужно.
Смуров. Напишите! А что я стану писать! Ишь ты, разгулялся очень! Какого я ему рожна напишу! Умны вы очень! Напишите! Дурак ты, я вижу, и с барином-то о твоим; а то еще «напишите». Очень мне нужно! Поди-ка-сь, господа какие! Пойдем, Вася.
Иван. Что же сказать прикажете, коли Семен Парамоныч спросят?