Петр. Ну давай. (
Спиридоновна. Вот так-то… на здоровье! смоталась совсем, и день и ночь пьяна, дым коромыслом; такая уж эта неделя, право. (
Груша. Что ты такой сердитый? На меня, что ль, сердит?
Петр. Я нынче не в себе, скучно, дела такие есть.
Груша. А ты не скучай. Что за скука!.. Так-то, голубчик мой беленький. (
Петр. Уж очень я тебя люблю! Надоть так думать, ты меня приворожила чем ни на есть!
Груша. Что ты! Господь с тобой!
Петр. Возьми ты вострый нож, зарежь меня, легче мне будет.
Груша. Да что с тобой сделалось?
Петр. Несчастный я человек! Ничего и не пойму, ничего не соображу. Голова мои вся кругом пошла! Ровно туману кто напустил на меня!
Груша. Да отчего так? Скажи.
Петр. Говори ты мне прямо, так, чтоб уж я знал: любишь ли ты меня?
Груша. А то скажешь — нет? Известно, люблю.
Петр. Ой ли? Верно твое слово?
Груша (
Петр. Груша, так ты меня так любишь? Ну, пропадай все на свете! Скажи ты мне теперь: загуби свою душу за меня! Загублю, глазом не сморгну.
Груша. Что ты, что ты?! Нехорошо! Нешто такие слова говорят? В какой час скажется. Вот у нас кузнец Еремка, все этак душой-то своей клялся, в преисподнюю себя проклинал… Ну, что ж, сударь ты мой… такая-то страсть!.. И завел его на сеновал под крышу. Насилу стащили, всего скорчило. Уж такой-то этот Еремка распостылый! Каких бед с ним не было! Два раза из прорубя вытаскивали, а ему все как с гуся пода.
Петр. Что мне себя жалеть-то? Уж и так пропащая моя голова, заодно пропадать- то! Говори, мое солнышко, чего тебе нужно: золота, серебра, каменьев самоцветных — себя заложу, а тебе подарю.
Груша. Ничего мне, голубчик ты мой беленький, не надо, всего у меня довольно. А ты вот что, парень, люби ты меня, как я тебя люблю.
Петр. Эх, девка! Что балясы-то точишь! Видишь, я в каком разе! Проси, чего хочешь. Дорогого проси!
Груша. Чего у тебя просить-то! А вот что: ходи почаще, носи пряничков послаще, да еще ленту поалее, да гляди на меня помилее, да целуй покрепче… ха, ха, ха!.. Да вот еще я у тебя давно хотела попросить: купи ты мне перстенечек.
Петр. Ужо два привезу.
Груша (
У нас у всех девушек есть… ну, понимаешь… приятели. Посмотри в праздник, сколь хорошо: на улице сидят все вместе; а ты вот со мной никогда не погуляешь. По крайности я перстенек покажу, что есть у меня такой парень, который меня верно любит. Ты приезжай ужо пораньше, заложим тройку, насажаем девок, поедем кататься с песнями.
Петр. Давай руку. (
Груша. Что ж не поехать!
Петр. Поедешь?
Груша. Известно, поеду.
Петр (
Груша. Что так скоро? Посиди.
Петр. Теперь некогда. Еще вечер-то наш.
Груша. Ну, нельзя, так не надо. (
Петр (
Груша. Ступай, никого там нет, только какая-то старушка приехала, по здешняя.
Петр. Ну, прощай!
Груша. Прощай, соколик.
Какие мы девки баловницы! Вот приласкай парня, он и не отстанет, и будет подле тебя увиваться. Только чтой-то он иной раз такой хорошим, веселый, а иной раз чудной такой? Что-нибудь у него па душе есть. Может, он что недоброе затевает… так мы с матушкой и двери покажем, у нас недолго! А все будет жаль. Вот шуткой, шуткой, а ведь как полюбила, ажио сердце ноет, так вот и бьется, ровно голубь.
Степанида. А что, девонька, погреться бы у вас тут у печки можно?
Груша. Погрейся, тетенька.
Степанида. Я вот одежонку-то тут положу да мешочки-то вот… Изломало всю… да прозябла немножко; не близко ведь ехать-то, третьи сутки в дороге. А дорога-то, милая, известно, масленица, не первый путь. Ох, ох, ох! В Москву со стариком, девушка, приехали, дочку навестить, да не знаем, где найтить-то. Пообогреемся, ночку переночуем, а завтра пойдем поищем.
Груша. Как же это ты, тетенька, не знаешь, где дочь найти?..
Степанида. В Москве-то всего впервой, толку-то не скоро найдешь; опять же время к вечеру.