Том 5. Пьесы 1867-1870

Мамаева. Какой вы всеведущий. Ну, а я?

Глумов. Уж это ваше дело.

Мамаева (про себя). Он не ревнив, это странно.

Глумов. Он не смеет отказать вам ни в чем. Потом, ему ваша просьба будет очень приятна; заставить вас просить — все равно что дать ему взятку.

Мамаева. Все это вздор, фантазии! Так вы не желаете, чтоб я за вас просила?

Глумов. Решительно не желаю. Кроме того, мне не хочется, быть у вас в долгу. Чем же я могу заплатить вам?

Мамаева. А старухе чем вы заплатите?

Глумов. Постоянным угождением: я бы ей носил собачку, подвигал под ноги скамейку, целовал постоянно руки, поздравлял со всеми праздниками и со всем, с чем только можно поздравить. Все это только для старухи имеет цену.

Мамаева. Да, конечно.

Глумов. Потом, если старуха действительно добрая, я мог бы привязаться к ней, полюбить ее.

Мамаева. А молодую разве нельзя полюбить?

Глумов. Можно, но не должно сметь.

Мамаева (про себя). Наконец-то!

Глумов. И к чему же бы это повело? Только лишние страдания.

Входит человек.

Человек. Иван Иваныч Городулин-с.

Глумов. Я пойду к дядюшке в кабинет, у меня есть работа-с. (Кланяется очень почтительно.)

Мамаева (человеку). Проси!

Человек уходит, входит Городулин.

Явление шестое

Мамаева и Городулин.

Городулин. Имею честь представиться.

Мамаева (упреком). Хорош, хорош! Садитесь! Каким ветром, какой бурей занесло вас ко мне?

Городулин (садится). Ветром, который у меня в голове, и бурей страсти, которая бушует в моем сердце.

Мамаева. Благодарю. Очень мило с вашей стороны, что вы не забыли меня, заброшенную, покинутую.

Городулин. Где он? Где тот несчастный, который вас покинул? Укажите мне его! Я нынче в особенно воинственном расположении духа.

Мамаева. Вы первый, вас-то и надобно убить, или что-нибудь другое.

Городулин. Уж лучше что-нибудь другое.

Мамаева. Я уж придумала вам наказание.

Городулин. Позвольте узнать. Объявите решение, без того не казнят. Если вы решили задушить меня в своих объятиях, я апеллировать не буду.

Мамаева. Нет, я хочу явиться к вам просителем.

Городулин. То есть поменяться со мной ролями?

Мамаева. Разве вы проситель? вы сами там где-то чуть ли не судья.

Городулин. Так, так-с. Но перед дамами я всегда…

Мамаева. Полно вам болтать-то. У меня серьезное дело.

Городулин. Слушаю-с.

Мамаева. Моему племяннику нужно…

Городулин. Что же нужно вашему племяннику? Курточку, панталончики?

Мамаева. Вы мне надоели. Слушайте и не перебивайте! Мой племянник совсем не ребенок, он очень милый молодой человек, очень хорош собой, умен, образован.

Городулин. Тем лучше для него и хуже для меня.

Мамаева. Ему нужно место.

Городулин. Какое прикажете?

Мамаева. Разумеется, хорошее! У него отличные способности.

Городулин. Отличные способности? Жаль! С отличными способностями теперь некуда деться; он остается лишний. Такие все места заняты: одно Бисмарком, другое Бейстом[3].

Мамаева. Послушайте, вы меня выведете из терпения, мы с вами поссоримся. Говорите, есть ли у вас в виду место?

Городулин. Для обыкновенного смертного найдется.

Мамаева. И прекрасно.

Городулин (нежно). Нам люди нужны. Позвольте мне хоть одним глазком взглянуть на этот феномен: тогда я вам скажу определительно, на что он годен и на какое место можно будет его рекомендовать.

Мамаева. Егор Дмитрич! Жорж! Подите сюда. (Городулину.) Я вас оставлю с ним на несколько времени. Вы после зайдите ко мне! Я вас подожду в гостиной.

Глумов входит.

Представляю вам моего племянника. Егор Дмитрич Глумов. (Глумову.) Иван Иваныч хочет с вами познакомиться. (Уходит.)

Явление седьмое

Городулин и Глумов.

Городулин (подавая Глумову руку). Вы служите?

Глумов (развязно). Служил, теперь не служу, да и не имею никакой охоты.

Городулин. Отчего?

Глумов. Уменья не дал бог. Надо иметь очень много различных качеств, а у меня их нет.

Городулин. Мне кажется, нужно только ум и охоту работать.

Глумов. Положим, что у меня за этим дело не станет, но что толку с этими качествами? сколько ни трудись, век будешь канцелярским чиновником. Чтобы выслужиться человеку без протекции, нужно совсем другое.

Городулин. А что же именно?

Глумов. Не рассуждать, когда не приказывают, смеяться, когда начальство вздумает сострить, думать и работать за начальников и в то же время уверять их со всевозможным смирением, что я, мол, глуп, что все это вам самим угодно было приказать. Кроме того, нужно иметь еще некоторые лакейские качества, конечно в соединении с известной долей грациозности: например, вскочить и вытянуться, чтобы это было и подобострастно и неподобострастно, и холопски и вместе с тем благородно, и прямолинейно, и грациозно. Когда начальник пошлет за чем-нибудь, надо уметь производить легкое порханье, среднее между галопом, марш-марш и обыкновенным шагом. Я еще и половины того не сказал, что надо знать, чтоб дослужиться до чего-нибудь.

Городулин. Прекрасно. То есть все это очень скверно, но говорите вы прекрасно; вот важная вещь. Впрочем, все это было прежде, теперь совсем другое.

Глумов. Что-то не видать этого другого-то. И притом, все бумага и форма. Целые стены, целые крепости из бумаг и форм. И из этих крепостей только вылетают, в виде бомб, сухие циркуляры и предписания.

Городулин. Как это хорошо! Превосходно, превосходно! Вот талант!

Глумов. Я очень рад, что вы сочувствуете моим идеям. Но как мало у нас таких