Корпелов. Я ворочу, я ворочу эти деньги… Вот побегу завтра на толкучку да продам пальтишко, вот и положу Наташе в комод на убылое место рублика полтора. Я по гривенничку наношу, по утрам у церквей буду с нищими становиться. Разве я не похож на нищего? Мне подадут… Чем я не нищий?
Маланья. Асаф Наумыч, нужны тебе бумаги-то, что ли, так говори!
Корпелов. Ничего мне не нужно. Какие бумаги?
Маланья. А вчера ты хмельненек пришел, так из пальта выронил.
Корпелов. Лжесвидетельствуешь.
Маланья. Толкуй с тобой! Бросил пальто, они и выскочили; я давеча печку растопить хотела, да думаю: может, мол, нужны.
Корпелов. Постой, женщина! Вспоминаю… Старуха каялась мне во грехах…
Маланья. Ну, загородил!
Корпелов. Да, да… и бумаги отдала… Подай сюда!
Маланья. Не трожь, лучше у меня останутся. Право, другой раз ищешь, ищешь растопки-то…
Корпелов. О, Аглая, не возражай!
Маланья. Небось жалко стало? Да на! Не велико сокровище-то.
Корпелов
Евгения. Тсс… тише! Что вы, что вы! Уморить ее хотите?
Корпелов. Как? разве?.. Наташа моя, Наташа!..
Евгения. Да тише, говорю вам! Дайте ей успокоиться. Она совсем убита, она умирает.
Корпелов. Разве ей сказали?
Евгения. Хозяин все рассказал.
Корпелов. Нет, не все еще.
Евгения. Ну, будет с нее и этого.
Корпелов. Что ж она? плачет?
Евгения. Нет, лежит в белом платье без движения, как мертвая, и в бреду, все какая-то ей свадьба представляется.
Корпелов. В белом платье?
Евгения. Да, надела.
Корпелов. Словно она тебя кличет… Поди, поди к ней!
Корпелов. Ну, что, что?
Евгения. Велела послать к ней Ивана Федулыча и Маланью.
Корпелов. Зачем?
Евгения. Не знаю.
Корпелов. Так позови их скорее!
Евгения
Маланья
Корпелов. Куда ты?
Маланья. Не твое дело. Не до тебя нам.
Евгения. Должно быть, чайку захотела.
Корпелов. Видно, ей полегче.
Евгения. Не знаю. Встала, сидит. Вот только белое платье меня очень пугает. Зачем это оно?
Корпелов. А что ж белое платье?
Евгения. Есть у нее белое кисейное платье. Никогда она его не надевала; а вот, если болезнь какая ходит по Москве, так она его вынет и гладит. Коли, говорит, умру, так положите меня в нем. Мы хоть бедные девушки, а все ж нужно, чтобы было прилично; чтоб, если кто войдет в церковь, видел бы, что девушку хоронят. А сама гладит да все бантики, все оборочки раздувает, чтоб пышней было. Складки расправит, да и говорит: «Ты вот тогда на мне также складочки расправь».
Корпелов. У меня есть радость для нее; но я боюсь: эта радость может и оживить и убить ее.
Евгения. Что ты делаешь?
Маланья. Приказали, так и делаю.
Грунцов. Что у вас тут такое?
Корпелов. Не знаю, юноша; что-то на похороны похоже.
Наташа
Корпелов. Нет, нет, не мне, не этим рукам благословлять тебя, дитя мое!
Наташа