голове рассудила? Нешто так можно?
Поликсена. Я пойду за того, кого люблю.
Мавра Тарасовна. Да, пойдешь, если позволят.
Поликсена. Вы меня приданым попрекали; я пойду за него без приданого — возьмите себе мое приданое!
Мавра Тарасовна. Ты меня, миленькая, подкупить не хочешь ли? Нет, я твоим приданым не покорыстуюсь; мне чужого не надо; оно тебе отложено и твое всегда будет. Куда бы ты ни пошла из нашего дому, оно за тобой пойдет. Только выходов-то тебе немного: либо замуж по нашей воле, либо в монастырь. Пойдешь замуж — отдадим приданое тебе в руки, пойдешь в монастырь — в монастырь положим. Хоть и умрешь, боже сохрани, за тобой же пойдет, — отдадим в церковь на помин души.
Поликсена. Я пойду за того, кого люблю.
Мавра Тарасовна. Коли тебе такие слова в удовольствие, так, сделай милость, говори. Мы тебя, миленькая, не обидим, говорить не закажем.
Поликсена. Зачем вы меня звали?
Мавра Тарасовна. Поговорить с тобой. Сделаем-то мы по-своему, а поговорить с тобой все-таки надо.
Поликсена. Ну вот вы слышали мой разговор?
Мавра Тарасовна. Слышала.
Поликсена. Может быть, вы не хорошо расслушали, так я вам еще повторю: я пойду за того, кого люблю. Нынче всякий должен жить по своей воле.
Мавра Тарасовна. Твои «нынче» и «завтра» для меня все равно что ничего; для меня резонов нет. Меня не то что уговорить, в ступе утолочь невозможно. Не знаю, как другие, а я своим характером даже очень довольна.
Поликсена. А у меня характер: делать все вам напротив; и я своим тоже очень довольна.
Мавра Тарасовна. Так, миленькая, мы и запишем.
Мавра Тарасовна. Поди-ка ты сюда поближе!
Филицата. Ох, иду, иду.
Мавра Тарасовна. Мне из твоей вины не шубу шить. Как же это ты недоглядела? Аль, может, и сама подвела?
Филицата. Ее дело молодое, а все одна да одна, — жалость меня взяла… ну, думаешь: поговорят с парнем, да и разойдутся. А кто ж их знал? Видно, сердце-то не камень.
Мавра Тарасовна. Уж очень ты жалостлива. Ну сбирайся!
Филицата. Куда сбираться?
Мавра Тарасовна. Со двора долой. В хорошем доме таких нельзя держать.
Филицата. Вот выдумала! А еще умной называешься. Кто тебя умной-то назвал, и тот дурак. Сорок лет я в доме живу, отца ее маленьким застала, все хороша была, а теперь вдруг и не гожусь.
Мавра Тарасовна. С летами ты, значит, глупеть стала.
Филицата. Да и ты не поумнела, коли так нескладно говоришь. Виновата я, ну, побей меня, коли ты хозяйка; это по крайности будет с умом сообразно; а то на-ка, с двора ступай! Кто ж за Поликсеной ходить-то будет? Да вы ее тут совсем уморите.
Мавра Тарасовна. Что за ней ходить, она не маленькая.
Филицата. И велика, да хуже маленькой. Я вчера, как мы из саду вернулись, у ней изо рту коробку со спичками выдернула. Вот ведь какая она глупая! Нешто этим шутят?
Мавра Тарасовна. Кто захочет что сделать над собой, так не остановишь. А надо всеми над нами бог, — это лучше нянек-то. А тебя держать нельзя, ты больно жалостлива.
Филицата. Такая уж я смолоду. Не к одной я к ней жалостлива, и к тебе, когда ты была помоложе, тоже была жалостлива. Вспомни молодость-то, так сама внучку-то пожалеешь.
Мавра Тарасовна. Нечего мне помнить, чиста моя душенька.
Филицата. А ты забыла, верно, как дружок-то твой вдруг налетел? Кто на часах-то стоял? Я от страху-то не меньше тебя тряслась всеми суставами, чтобы муж его тут не захватил. Так меня после целую неделю лихорадка била.
Мавра Тарасовна. Было, да быльем поросло, я уж в этом грехе и каяться перестала. И солдатик этот бедненький давно помер на чужой стороне.
Филицата. Ох, не жив ли?
Мавра Тарасовна. Никак нельзя ему живым быть, потому я уж лет двадцать за упокой его души подаю, так нешто может это человек выдержать.
Филицата. Бывает, что и выдерживают.
Мавра Тарасовна. Что я прежде и что теперь — большая разница: я теперь очень далека от всего этого и очень высока стала для вас, маленьких людей.
Филицата. Ну, твое при тебе.
Мавра Тарасовна. Так ты пустых речей не говори, а сбирайся-ка, подобру- поздорову! Вот тебе три дня сроку!
Филицата. Я хоть сейчас. Поликсену только и жалко, а тебя-то, признаться, не очень.
Мавра Тарасовна. Кто он-то?
Филицата. Сила Ерофеич твой!
Грознов. Здравия желаю!
Мавра Тарасовна. Батюшки! Как ты? Кто тебя пустил?
Грознов. Меня-то не пустить, Грознова-то? Да кто ж меня удержит? Я Браилов брал, на батареи ходил.
Мавра Тарасовна. Да уж не окаянный ли ты, не за душой ли моей пришел?
Грознов. Нет, на что мне душа твоя? Давай жить да друг на друга любоваться.
Мавра Тарасовна. Да как же ты жив-то? Я давно, как ты в поход ушел, тебя за упокой поминаю. Видно, не дошла моя грешная молитва?
Грознов. Я добрей тебя, я молился, чтобы тебе бог здоровья дал, чтобы нам опять свидеться. Да вот и дожил до радости.
Мавра Тарасовна. Ну, сказывай, не томи, зачем ты теперь ко мне-то!
Грознов. Да ты помнишь клятву, свою клятву страшную?
Мавра Тарасовна. Ох, помню, помню. Как ее забудешь? Ну чего ж тебе от меня надобно?
Грознов. Хочу стать к тебе на квартиру. Выберу у тебя гостиную, которая получше, да и оснуюсь тут; гвоздей по стенам набью, амуницию развешаю.
Мавра Тарасовна. Ах, беда моей головушке!
Грознов. А вы каждое утро ко мне всей семьей здороваться приходите, в ноги кланяться, и вечером опять то же, прощаться, покойной ночи желать. И сундук ты тот, железный, ко мне в комнату под кровать поставь.
Мавра Тарасовна. Да как ты, погубитель мой, про сундук-то знаешь?
Грознов. Грознов все знает, все.
Мавра Тарасовна. Варвар ты был для меня, варвар и остался.
Грознов. Нет, не бранись, я шучу с тобой.
