Том 8. Пьесы 1877-1881

по нашему обыкновению, как исстари заведено.

Филицата. Что же ему у нас-то не живется?

Зыбкина. Да нельзя, матушка. Поступил он к вам в контору булгахтером, стал в дела вникать и видит, что хозяина обманывают; ему бы уж молчать, а он разговаривать стал. Ну, и что же с ним сделали! Начали все над ним смеяться, шутки да озорства делать, особенно Никандра; хозяину сказали, что он дела не смыслит, книги путает, — оттерли его от должности и поставили шутом. (Оглядываясь.) Какой у вас сад распрекрасный!

Филицата. Сама старуха за всем наблюдает; и сохрани бог, коли кто хоть одно яблоко тронет. А куда бережет? Ведь не торговать ими. Ужо, к вечеру, я пойду со двора, так занесу тебе десяточек либо два.

Зыбкина. Спасибо.

Филицата. Надо мне сходить по нашему-то делу; колдуна я нашла.

Зыбкина. Ужели колдуна?

Филицата. Колдун не колдун, а слово знает. Не поможет ли он моей Поликсене? Все его в Москве не было, увидала я его третьего дня, как обрадовалась!

Входит Глеб, крутя в зубах веревку из мочалы.

Явление второе

Филицата, 3ыбкина, Глеб.

Филицата. Меркулыч, ты мешок-то с яблоками убрал бы куда подальше; а то в кустах-то его видно. Сама пойдет да заметит, сохрани господи!

Глеб. Прибрано.

Филицата. То-то же.

Глеб. А ты почем знаешь, что он с яблоками? Может, там у меня жемчуг насыпан?

Филицата. Не жемчуг, видела я.

Глеб. Понюхала. Эко у вас любопытство! Ну уж!

Филицата. Тебя же берегу, Меркулыч.

Глеб. Не надо, я сам себя берегу. Кабы в сад, окромя меня да хозяев, никому ходу не было, ну, был бы я виноват; а то всякий ходит, значит с меня взыскивать нечего.

Филицата. Толкуй с тобой! Кому нужны ваши яблоки? Хоть и сшалит кто, ну десяток, много два во все лето, а ты мешками таскаешь.

Глеб. Я виноват не останусь, ты не сумлевайся!

Филицата. Да мне что.

Зыбкина. Заходи ко мне, как пойдешь к колдуну-то!

Филицата. Да уж пойду; там что ни выдет, а попробую я эту ворожбу. Вон, никак, сама идет, пойдем за ворота, постоим, потолкуем. (Уходят.)

Глеб. Я себе оправдание найду.

Входят: Мавра Тарасовна и Поликсена, Глеб отходит к стороне и подвязывает сук у дерева.

Явление третье

Мавра Тарасовна, Поликсена, Глеб.

Мавра Тарасовна. Нет уж, миленькая моя, что я захочу, так и будет, — никто, кроме меня, не властен в доме приказывать.

Поликсена. Ну и приказывайте, кто ж вам мешает!

Мавра Тарасовна. И приказываю, миленькая, и все делается по-моему, как я хочу.

Поликсена. Ну, вот прикажите, чтоб солнце не светило, чтоб ночь была.

Мавра Тарасовна. К чему ты эти глупости! Нешто я могу, коли божья воля?..

Поликсена. И многого вы, бабушка, не можете; так только уж очень вы об себе высоко думаете.

Мавра Тарасовна. Что бы я ни думала, а уж знаю я, миленькая, наверно, что ты-то вся в моей власти: что только задумаю, то над тобой и сделаю.

Поликсена. Вы полагаете?

Мавра Тарасовна. Да что мне полагать? Я без положения знаю. Полагайте уж вы, как хотите, а мое дело вам приказы давать, вот что.

Поликсена. Стало быть, вы воображаете, что мое сердце вас послушает: кого прикажете, того и будет любить?

Мавра Тарасовна. Да что такое за любовь? Никакой любви нет, пустое слово выдумали. Где много воли дают, там и любовь проявляется, и вся эта любовь — баловство одно. Покоряйся воле родительской — вот это твое должное; а любовь не есть какая необходимая, и без нее, миленькая, прожить можно. Я жила, не знала этой любви, и тебе незачем.

Поликсена. Знали, да забыли.

Мавра Тарасовна. Вот как не знала, что я старуха старая, а мне и теперь твои слова слушать стыдно.

Поликсена. Прежде так рассуждали, а теперь уж совсем другие понятия.

Мавра Тарасовна. Ничего не другие, и теперь все одно; потому женская природа все та же осталась; какая была, такая и есть, никакой в ней перемены нет, ну и порядок все тот же: прежде вам воли не давали, стерегли да берегли, — и теперь умные родители стерегут да берегут.

Поликсена (смеясь). Ну, и берегите, да только хорошенько!.. (Отходит к стороне.)

Мавра Тарасовна (Глебу). Вижу я, Меркулыч, что тебе у нас жить надоело, — больно хорошо место, не по тебе. Так ищи себе такого, где от вас дела не спрашивают, за пропажу не взыскивают! Оглядись хорошенько, что у нас в саду-то! Где ж яблоки-то? Точно Мамай с своей силой прошел; много ль их осталось?

Глеб. Убыль есть, Мавра Тарасовна, это я вижу, это правда ваша; у вас глаз на это верный, золотой глаз, — убыль есть, это так точно.

Поликсена (смеясь). Яблоков уберечь не можете, а хотите…

Мавра Тарасовна. Погоди, Глеб, постой! до тебя очередь после дойдет. (Медленно подходит к Поликсене.) Это ты что же, миленькая, с кем так разговариваешь?

Поликсена. Сама про себя. Да я уж и забыла, что сказала.

Мавра Тарасовна. Ты не огорчайся, что ты позабыла; я запомню. Будешь ты сидеть дома под замком вплоть до свадьбы.

Поликсена. До какой свадьбы?

Мавра Тарасовна. А вот когда я найду тебе, миленькая, жениха по своей мысли.

Поликсена. А коли найдете по своей мысли, так сами за него и выходите, а мне какая надобность.

Мавра Тарасовна. Уж извини, надобностей твоих мы разбирать не станем, а отдадим за кого нам нужно.

Поликсена. Утешайтесь в мыслях-то, утешайтесь!

Мавра Тарасовна. Да не то что в мыслях, а и на деле будет то самое. Знаю я это твердо и так-то покойна, как нельзя быть лучше.

Поликсена. Бывает, что и бегают из дому-то.

Мавра Тарасовна. Бегают, у кого привязки нет.

Поликсена. А меня что удержит?

Мавра Тарасовна. Приданое богатое. Пожалеешь его, миленькая, не бросишь. Да вот что: уж очень ты разговорилась, — а птица ты еще не велика, и не пристало мне с тобой много