Том 8. Пьесы 1877-1881

Дульчин. Зачем же это, Юлия, зачем? Это просто возмутительно! Эх вы, женщины! Человек набивается с деньгами, а ты его гонишь прочь. Такие люди нужны в жизни, очень нужны, пойми ты это!

Юлия. Да ведь эти люди даром ничего не дают. Он действительно осыплет деньгами, только надо идти к нему на содержание.

Дульчин. Да… вот что… Ну, конечно… а впрочем…

Юлия. Как «впрочем»? Ты с ума сошел?

Дульчин. Нет, я не то… Все-таки с ним нужно поласковее. А так, по знакомству, он не даст тебе? Взаймы не даст?

Юлия. Не знаю, едва ли. Но как просить у него? Сказать ему, что я солгала, что у меня капиталу уж нет? Так ведь надо объяснить, куда он делся. Придется выслушивать разные упреки и сожаления, а может быть, и неучтивый, презрительный отказ. Сколько стыда, унижения перенесешь. Ведь это пытка!

Дульчин (целуя руки Юлии). Юлия, голубушка, попроси, спаси меня!

Юлия. Надо спасать, нечего делать. Тяжело будет и стыдно, ох как стыдно.

Дульчин. Это уж последняя твоя жертва, клянусь тебе!

Юлия (задумавшись). Я думаю, что выпрошу. У женщин есть средство хорошее: слезы. Да коли они от души, так должны подействовать.

Дульчин. Нет, зачем, нет, зачем! Юленька, ангел мой, он тебе и так не откажет. Ты пококетничай с ним, я позволяю.

Юлия. Ты позволяешь, да я-то себе не позволю. (Со слезами.) А лгу, ведь, может быть, и позволю. Что не сделает женщина для любимого человека! (Подумав.) Много ли тебе нужно?

Дульчин. Я должен около пяти тысяч, а ты проси уж больше, проси шесть. Нужно заплатить за квартиру.

Юлия. За квартиру заплачено.

Дульчин. Я и не знал. Надо расчесться с извозчиком за коляску за два месяца.

Юлия. Я заплатила.

Дульчин. Ах, какая я дрянь! Зачем ты платишь за меня, зачем?

Юлия. Э, мой друг, я не жалею денег, был бы только ты счастлив.

Дульчин. Да ведь я жгу деньги, просто жгу, бросаю их без толку, без смысла.

Юлия. И жги, коли это доставляет тебе удовольствие.

Дульчин. В том-то и дело, что не доставляет никакого; а, напротив, остается после только одно раскаяние, отчаянное, каторжное, которое грызет мне душу. Одно еще только утешает, спасает меня.

Юлия. Что, скажи!

Дульчин. То, что я могу еще исправиться: потому что я не злой, не совсем испорченный человек. Другие губят и свое, и чужое состояние хладнокровно, а я сокрушаюсь, на меня нападают минуты страшной тоски. А как бы мы могли жить с тобой, если бы не мое безумие, если бы не моя преступная распущенность!

Юлия. Мы и теперь можем жить хорошо. Нет чистых денег, так у меня еще два дома, заложенных, правда, да ведь они чего-нибудь стоят; у тебя большое имение. Ты займешься хозяйством, будешь служить, я буду экономничать.

Дульчин. Да, Юленька, пора мне переменить жизнь. Это я могу, я себя пробовал, стоит только отказаться от излишней роскоши. Я могу работать: я учился всему, я на все способен. Меня только баловать не нужно, баловать не нужно, Юлия… Уж это будет твоя последняя жертва для меня, последняя.

Юлия. Я на всякие жертвы готова для тебя, мой милый, только я должна признаться, мое положение становится очень тяжело для меня. Мои родные и знакомые откуда-то проведали о тебе и начинают меня мучить своим участием и советами.

Дульчин. Что твои родные? Стоит обращать на них внимание. Их успокоить легко. Только бы мне расплатиться с этим долгом, я переменяю жизнь, и кончено. А то, поверишь ли, у меня руки и ноги трясутся, я так боюсь позора.

Юлия. Да расплатимся, расплатимся, не беспокойся!

Дульчин. Верно, Юлия?

Юлия. Верно, мой милый, верно: чего бы мне ни стоило, я через час достану тебе денег.

Дульчин. Только ты помни, что это твоя последняя жертва. Теперь для меня настанет трудовая жизнь; труд, и труд постоянный, беспрерывный: я обязан примирить тебя с родными и знакомыми, обязан поправить твое состояние, это мой долг, моя святая обязанность. Успокой своих родных, пригласи их всех как-нибудь на днях, хоть в воскресенье. Я не только их не видывал, я даже по именам их не знаю, а надо же мне с ними познакомиться.

Юлия. Да, да, конечно, надо.

Дульчин. Вот мы их и удивим: явимся с тобой перед ними и объявим, что мы жених и невеста, и пригласим их через неделю на свадьбу.

Юлия. Что же значат все мои жертвы? Ты мне даришь счастие, ты мне даришь жизнь. Какое блаженство! Я никогда в жизни не была так счастлива. Я не нахожу слов благодарить тебя, милый, милый мой!

Дульчин. Юлия, ты мало себя ценишь; ты редкая женщина, я отдаю тебе только должное.

Юлия (положив руки на плечи Дульчина). Нет, я тебя не стою. Ты моя радость, моя гордость! Нет и не будет женщины счастливее меня. (Прилегает к нему на грудь.)

Действие второе

ЛИЦА:

Флор Федулыч Прибытков.

Глафира Фирсовна.

Лавр Мироныч Прибытков, племянник Флора Федулыча, полный красивый брюнет, с внушительной физиономией, большие банкенбарды, тщательно расчесанные, одет богато и с претензиями. Держит себя прямо, важно закидывает голову назад, но с дядей очень почтителен.

Ирина Лавровна, его дочь, девица 25 лет, с запоздалой и слишком смелой наивностью.

Юлия Павловна.

Василий, лакей Прибыткова.

Богатая гостиная, изящно меблированная, на стенах картины в массивных рамах, тяжелые драпировки и портьеры. В глубине дверь в залу, налево в кабинет.

Явление первое

Флор Федулыч сидит в креслах с газетою в руках. Входит Василий, потом Глафира Фирсовна.

Василий. Когда прикажете кушать подавать?

Флор Федулыч. Еще рано, погоди, может быть, подъедет кто-нибудь.

Входит Глафира Фирсовна.

Видишь, вот и гости. Через четверть часа закуску, через десять минут после закуски — обед.