Иннокентий. Нет.
Вера Филипповна. Так почему же?
Иннокентий. Я празднолюбец.
Вера Филипповна. Таким не помогают.
Иннокентий. Напрасно.
Вера Филипповна. Работай и молись, так не будешь нуждаться.
Иннокентий. Не наставлений, государыня милостивая, а денег желаю я получить от тебя.
Вера Филипповна. Так не просят.
Иннокентий
Вера Филипповна. Бог с тобой, миленький! Прими еще и будь доволен. За всякую малость надо бога благодарить. Не греши и меня не вводи в грех; я молиться иду.
Иннокентий. Вон у тебя, раба божья, сколько серебряных денег-то!
Вера Филипповна. Не завидуй, грешно!
Иннокентий. Отдай-ка ты мне их!
Вера Филипповна. Мне, миленький, не жаль, да не мои деныи-то, отдать-то нельзя: они бедным приготовлены.
Иннокентий. А если я их отниму у тебя?
Вера Филипповна. Отнимай, коли бога не боишься, а сама не отдам; это деньги чужие.
Иннокентий. Отнять-то я отниму, да вот беда: сила у меня большая и рука тяжела, как бы не повредить тебя, руки не оторвать прочь.
Вера Филипповна. Ты, миленький, глядел когда на небо-то, лоб-то крестишь себе или нет?
Иннокентий. Ну, уж будет разговаривать-то!
Вера Филипповна. Взгляни, миленький, взгляни на небо-то!
Иннокентий. Либо у тебя разум младенческий, либо ты уж очень в вере крепка. что ты мне рацеи-то читаешь! Я сам умнее тебя. Молчи, говорят тебе, замкни уста свои; а то я такую печать наложу на них!.. Давай кошелек!
Вера Филипповна. А вот мне бог и помощь посылает.
Иннокентий
Константин
Ераст. Он самый.
Константин. Мужчина занятный.
Иннокентий. Господа милостивые, соблаговолите странному человеку на пропитание!
Константин. Я на пропитание не даю; коли пропить сейчас, так изволь, подам.
Иннокентий. Давай! Пропью!
Константин. Так ты вот какой странник-то!
Иннокентий. Не осуждай! Коли хочешь подать, так подай; не хочешь, так проходи! Мне не до разговоров.
Константин. Что так? Иль горд очень?
Иннокентий. Не горд, а голоден.
Константин. Накормим.
Иннокентий. Накормишь, тогда и будем с тобой разговаривать.
Константин. Да об чем с тобой разговаривать-то; что ты знаешь?
Иннокентий. Знаю больше тебя; я человек ученый и умный, а ты, как вижу, профан, простец
Константин. А коли ты ученый, отчего ж бедствуешь?
Иннокентий. Я человек, обуреваемый страстями и весьма порочный.
Константин, Нам таких и надо. А выпить ты много можешь?
Иннокентий. И пью, и ем много и жадно.
Константин. Да как много-то?
Иннокентий. Не мерял; только очень много, не-изглаголанно много, поверить невозможно — вот сколько!
Константин. Да, может, хвастаешь?
Иннокентий
Константин. Что «проходи»! Ты человек нужный. Надо тебя испробовать: словами-то все можно сказать.
Иннокентий. Испробуй!
Константин. А начнешь пробовать, так, пожалуй, и я больше выпью. С нами такие-то оказии бывали.
Иннокентий. Не выпьешь.
Константин. Да почем ты знаешь? Как ты можешь так… вдруг?.. Ты слыхал романс: «Никто души моей не знает»?
Иннокентий. Не выпьешь.
Константин. Еще это дело впереди.
Иннокентий. Невозможно. Ты не только что не выпьешь, ты руками не подымешь того, что я могу выпить.
Константин. Коли правда, мне же лучше; я на тебе большие капиталы наживу.
Константин. Ты слышал, что я тебе сказал?
Иннокентий. Нет, я слышу только требования и вопли желудка моего.
Константин. Ну, так я тебе повторю: «Я тебя понял».
Иннокентий. Говори, милостивец, ясней!
Константин. Ты человек голодный; чем ты живешь?
Иннокентий, Подаянием от доброхотных дателей.
Константин. А когда подаяния не хватает по размеру твоего аппетита, тогда что?
Иннокентий. Надо бы умирать с голоду, но я не умираю.
Константин. На пятерню берешь?
Иннокентий. Ты что за духовник?
Константин. Ничего, признавайся, свидетелей нет.
Иннокентий. Да ты уж не товарища ли ищешь?
Константин. Пока бог миловал; а вперед не угадаешь: может, и понадобится товарищ.