ведь в целом моя память не так плоха, по крайней мере, никто мне это не говорил. Даже те, кто не соглашается со мной, говорят, что невозможно поверить в такую память. Когда я ездил по Индии, я помнил тысячи людских имен, их лица; и не только это, но когда я встретил их опять, я сразу же вспомнил, где мы встречались в последний раз, что я сказал им, что они сказали мне — а это было десятью или пятнадцатью годами до этого. Естественно, люди были удивлены. И хорошо, что память не изменяет именно там, где это нужно, я имею в виду Морарджи Десаи.
Вы не поверите, что даже бог делает карикатуры. И я слышал, что он творец, но творец карикатур? Морарджи Десаи это живая карикатура. Но я над ним не смеялся; я был так полон этой странной встречей между мальчиком и премьер-министром и тем, как они говорили. Я все еще не могу поверить, что премьер-министр может так говорить. Он был просто слушателем, просто задавал вопросы, чтобы беседа продолжалась. Кажется, что он хотел, чтобы она продолжалась всегда, потому что много раз дверь открывалась и заглядывал ею личный секретарь. Но Джавахарлал был по-настоящему хорошим человеком. Он просто повернулся спиной к двери, и его личный секретарь мог видеть лишь его спину.
Лишь позже я понял, когда Масто сказал мне, что увидел в первый раз, как Джавахарлал повернулся на стуле спиной к двери. Он сказал, что его личный секретарь нужен для того, чтобы открывать дверь и говорить, что время посетителя истекло, а следующий посетитель готов войти.
Но Джавахарлала не беспокоило ничего в мире. Кажется, он хотел знать только о випассане. Я не очень хотел ему говорить о том, что такое випассана из-за ситуации. Випассана означает «смотреть назад». Пассан означает «смотреть», випассана означает «смотреть назад».
Я дотронулся до Масто ногой, но он сидел как йоги. Он боялся, что я сделаю нечто подобное, поэтому он был готов ко всему, что произойдет. И я сильно его ударил.
Он сказал: «Ой!»
Джавахарлал сказал: «Что случилось?»
Масто сказал: «Ничего».
Я сказал: «Он врет».
Масто сказал: «Это уж слишком. Ты ударил меня и так сильно, что я забыл, что мне нужно хранить молчание и не становиться мячиком в твоих руках, а теперь ты говоришь Джавахарлалу, что я вру».
Я сказал: «Теперь он не врет, но показывает вам, как вы можете забыть, а випассана означает незабывание». И я сказал Масто: «Я объясняю випассану Джавахарлалу, поэтому я сильно тебя ударил. Пожалуйста, извини меня, но не думай, что это было в последний раз».
Джавахарлал сильно рассмеялся… Так сильно, что слезы показались у него на глазах. Таково всегда качество настоящего поэта, а не заурядного. Заурядных можно купить. По он был не таким, он не продавался. Он был действительно одной из тех редких душ, которых Будда называл бодхисатвами. Я буду называть его бодхисатва.
Я был удивлен и продолжаю быть удивлен тем, как он мог стать премьер- министром. Но первый премьер-министр Индии был человеком совершенно других качеств, чем все последовавшие за ним. Он не был выбран толпой, он не был выбран из кандидатов, его выбрал Махатма Ганди.
Ганди, со всеми его недостатками, сделал, по крайней мере, одну вещь, которую я могу оценить. Это единственная вещь; во всем остальном я против Махатмы Ганди. По почему он выбрал Джавахарлала, мы сейчас это не рассматриваем. Для меня имеет значение, что он был, по крайней мере, чувствительным к поэтической личности. Он действительно был аскетом; со всей его ерундой он был достаточно чувствительным, чтобы выбрать Джавахарлала.
Так поэт стал премьер-министром; другой возможности не существовало — если, конечно, премьер-министр не сойдет с ума и не станет поэтом, но это не то же самое.
Мы говорили о поэзии. Я думал, что мы будем говорить о политике. Даже Масто, который знал его много лет. был удивлен, что он говорил о поэзии и значении поэтических переживаний. Он посмотрел на меня, как будто бы я знал ответ.
Я сказал: «Масто, тебе знать лучше. Ты знал Джавахарлала много лет. Я его до сих пор совершенно не знал. Мы все еще представляемся друг другу. Поэтому не смотри вопрошающими глазами, хотя я понимаю твой вопрос: «Что случилось с политиком? Он сошел с ума?» Нет, скажу я тебе и ему также, он не политик возможно, он политик случайно, но не по внутренне присущей ему природе». И Джавахарлал кивнул и сказал: «По крайней мере, один человек в моей жизни сказал все точно, а я не был способен четко это сформулировать. Это было расплывчато… По теперь я знаю, что случилось. Это была случайность».
«И фатальная», добавил я. И мы все рассмеялись. Но я сказал: «Случай был фатальным, но твой поэт не задет, а другое меня не волнует. Ты все еще можешь видеть звезды как ребенок».
Он сказал: «Ты опять угадал!… Потому что я люблю смотреть на звезды — но как ты об атом узнал?»
Я сказал: «Так уж вышло. Я знаю, что такое быть поэтом, поэтому я могу описать тебе это детально. Поэтому не удивляйся. Просто отнесись к этому легко». И он в самом деле расслабился. Для политика расслабиться было бы невозможно.
В Индии мифология гласит, что когда умирает обычный человек, только один дьявол приходит, чтобы забрать его, но когда умирает политик, приходит толпа дьяволов, потому что он не может расслабиться даже в смерти. Он не может позволить ей произойти. Он никогда не позволял ничему происходить самому по себе. Он не знал значения этих простых слов: «отпустить себя».
По Джавахарлал сразу же расслабился. Он сказал: «С тобой я могу расслабиться. А Масто никогда не был источником напряжения для меня, так что он тоже может расслабиться — я не мешаю ему — если, конечно, ему не мешает то, что он Свами, саньясин».
Мы все рассмеялись. И это была не последняя встреча, это была лишь первая. Масто и я думали, что это была последняя, но когда мы расставались, Джавахарлал сказал: «Можешь ли ты придти опять завтра в это же время? Л я уберу этого парня», — сказал он, показывая на Морарджи Десаи, — «отсюда. Даже от его присутствия становится плохо, и ты знаешь почему. Я извиняюсь, но я должен держать его в кабинете, потому что он имеет определенное политическое значение. И какое имеет значение, если он пьет свою собственную мочу? Это не мое дело». Мы опять посмеялись и разошлись.
В этот вечер он позвонил нам вновь но телефону и сказал: «Не забудьте, я отменил все свои другие встречи, и я буду ждать вас обоих».
Нам не нужно было ничего делать. Масто пришел просто, чтобы познакомить меня с премьер-министром, и это было сделано. Масто сказал: «Если премьер-министр хочет, мы должны остаться. Мы не можем сказать «нет», это не поможет твоему будущему».
Я сказал: «Не беспокойся о моем будущем. Поможет ли это Джавахарлалу или нет?»
Масто сказал: «Ты невозможен». И он был прав, но я узнал об этом слишком поздно, когда уже было трудно измениться. Я так привык быть тем, кем я являюсь, что для меня даже в маленьких вещах трудно измениться. Гудия знает; она пытается научить меня не разбрызгивать воду по ванной комнате. По разве меня можно чему-то научить? Я не могу остановиться. И, в конце концов, она бросила идею о том, чтобы учить меня. Я не могу измениться.
Итак, то о чем Масто говорил, случилось. То, что было будущим тогда, теперь прошлое. Но я тот же, и я остался тем же. Фактически, мне кажется, что смерть происходит не в то мгновение, когда вы прекращаете дышать, но когда вы прекращаете быть собой. Я никогда ни по какой причине не шел ни на какой компромисс.
Мы пошли на следующий день, и Джавахарлал пригласил своего зятя, мужа Индиры Ганди. Я удивляюсь, почему он не пригласил свою дочь. Позже Масто сказал мне: «Индира заботится о Джавахарлале. Его жена умерла молодой, и у пего был только один ребенок - его дочь Индира, и она была ему и дочерью, и сыном».
