даже для одного человека, то, что хотел бы услышать весь мир.
Сейчас вы здесь, возможно, только четверо. Я сказал «возможно», потому что моя математика плоха, а с закрытыми глазами… вы можете попять… и со слезами на глазах, не только из-за четверых присутствующих, но из-за этого прекрасного утра, из-за восхода.
Спасибо Господу. Он думает обо мне; хотя Он не существует, все же Он думает обо мне. Я отрицаю его, а Он думает обо мне. Великий Господь. Кажется, что существование заботится. Но вы не знаете способов существования; они непредсказуемы. Я всегда любил непредсказуемое.
Мои слезы для восхода.
Существование заботится обо мне.
Я не просил.
И оно не отвечало.
Но все же оно заботится.
Дикие гуси не беспокоятся о своих отражениях.
Вода не имеет намерения отражать их образы…
Именно так я и говорю. Я не знаю, какое будет следующее предложение, и будет ли оно вообще. Неопределенность прекрасна.
Я снова вспоминаю маленькую деревню, где я родился. Почему существование выбрало ту маленькую деревню — необъяснимо. Это так, как и должно было быть. Деревня была прекрасной. Я путешествовал повсюду, но нигде не проходил мимо такой красоты. Человек никогда не возвращается вновь к тому же самому. Все приходит и уходит, но никогда не повторяется.
Я могу видеть эту маленькую тихую деревню. Просто несколько хат возле пруда, и несколько высоких деревьев, где я любил играть. В деревне не было школы. Это очень важно, потому что я оставался необразованным почти девять лет, и это были наиболее ценные годы. После этого, даже если вы попытаетесь, вы не сможете стать образованными. Таким образом, я все еще необразованный, хотя я имею много степеней. Любой необразованный человек может сделать это. И не только какую-нибудь степень, но степень первоклассного мастера — и ее также может получить любой дурак. Так много дураков делают это каждый год, что это не имеет значения. Важно то, что в свои первые годы я остался без образования. Не было школы, дороги, железной дороги, почты. Какое блаженство! Та маленькая деревушка была миром сама в себе. Даже сейчас, когда во времени я нахожусь далеко от этой деревни, я остаюсь в том мире, необразованный,
Я прочитал известкую книгу Раскина «До сих пор», и когда я читал, я думал о деревне. До сих пор… та деревня до сих пор не изменилась. К ней не проложено никаких дорог, ни железная дорога не проходит мимо, даже спустя почти пятьдесят лет; ни почты, ни полицейского участка, ни врача — в действительности, никто не болеет в этой деревне. Она такая чистая и такая незапачканая. Я знал людей из этой деревни, Которые никогда не видели поезда, которые не представляют, как он выглядит, которые даже никогда не видели автобуса или машины. Они живут так блаженно и тихо.
Место моего рождения, Кучвада, была деревней без железной дороги и почтовой станции. В ней были небольшие холмы, точнее пригорки, но прекрасное озеро, и немного хаток, покрытых соломой. Единственный кирпичный дом был тот, в котором я родился, и он тоже не был большим.
Это был маленький дом.
Я могу увидеть его сейчас и описать каждую его часть… но больше чем дом или деревню, я помню людей. Я встречался с миллионами людей, но люди этой деревни были более невинными, чем любые другие, потому что они были очень простыми. Они ничего не знали о мире. В деревню не приходило даже ни одной газеты. Теперь вы можете понять, почему не было школы, даже начальной школы… какое блаженство! Ни один современный ребенок не может представить себе это.
Я оставался необразованным те годы, и это были самые прекрасные годы.
Да, я должен признать, у меня был личный учитель. Тот первый учитель сам был необразованным. Он не учил меня, но пытался учиться, уча меня. Возможно, он слышал великое изречение: «Лучший способ научиться — учить», но он был хороший человек, милый, не как мерзкий школьный учитель, Чтобы быть школьным учителем, человек должен быть мерзким. Это часть всего делового мира. Он был милым — как масло, очень мягким. Позвольте признаться, я имел обыкновение бить его, но он ни разу не ударил меня в ответ. Он только смеялся и говорил: «Ты ребенок, ты можешь ударить меня. Я старик, и я не могу дать тебе сдачи. Когда ты будешь старым, ты поймешь». Вот что он мне сказал, и да, я понял.
Он был милым крестьянином с великим озарением. Иногда крестьяне имеют то озарение, которого цивилизованные люди лишены. Я вспоминаю…
Прекрасная женщина пришла на пляж. Не видя никого вокруг, она разделась. Не успела она зайти в воду, как ее остановил старик и сказал: «Леди, я деревенский полицейский. На этом пляже запрещено купаться». Женщина выглядела ошарашенной и сказала: «Тогда почему вы не предупредили меня, чтобы я не раздевалась?» Старик рассмеялся до слез и сказал: «Раздеваться не запрещено, поэтому я ждал за деревом!»
Прекрасный крестьянин… такие люди жили в этой деревне — простые люди. Она была окружена небольшими холмами, и в ней был маленький пруд. Никто не может описать тот пруд, кроме Басе. Даже он не описывает этот пруд, он просто говорит:
Древний пруд
Лягушка прыгнула
Буль!
Разве это описание? Пруд только упоминается, лягушка тоже. Нет описания пруда или лягушки… и буль!
В деревне был древний пруд, очень древний, и очень древние деревья окружали его; возможно, им было сотни лет. И прекрасные камни повсюду вокруг… и, конечно, прыгали лягушки; день за днем можно было слышать «буль», снова и снова. Звук прыгнувшей лягушки действительно помогает распространиться тишине. Этот звук делает тишину богаче, более значимой.
Это красота Басе; он мог описать что-то, фактически не описывая это. Он мог сказать что-то, даже не упомянув ни слова. «Буль!» Разве это слово? Нет слова, которое могло описать звук прыгнувшей в древний пруд лягушки, но Басе придумал его.
Я не Басе, а для той деревне нужен Басе. Наверное, он создал бы прекрасные наброски, зарисовки и хайку … Я ничего не сделал для этой деревни —вы спросите почему. Я никогда не посетил ее снова. Одного раза хватит. Я никогда не прихожу в одно и то же место дважды. Для меня число два не существует. Я оставил много деревень и городов, чтобы никогда не возвращаться обратно. Уйдя однажды, я ушел навсегда, это мой путь; поэтому я не вернулся в эту деревню. Крестьяне посылали мне письма, чтобы я приехал, по крайней мере, еще один раз. Я передал им через почтальона: «Я был уже там однажды, два раза — это не мой путь».
Но тишина древнего пруда остается со мной — снова я вспомнил о Гималаях… снег — такой прекрасный, такой чистый, такой невинный. Вы можете смотреть на него только глазами Бодхидхармы, Иисуса или Басе, Нет другого способа описать снег, только глаза Будд отражают его. Идиоты могут топтать его, могут делать снежки из него, но только глаза Будд могут отражать его, не смотря на то, что…
Дикие гуси
Не думают отражаться.
Вода не имеет намерения
Отражать их…
и все же отражение происходит.
Будды не хотят отражать красоту мира, также и мир не думает быть отраженным Буддами, но он отражается. Никто не хочет, но это случается, и когда оно происходит, это прекрасно. Когда оно сделано, это обычно; когда оно сделано, вы техник. Когда оно происходит, вы
