заснул, четыре часа это слишком рано. Проспав почти час, я снова посмотрел па часы: все равно было четыре часа. Я сказал себе: «Прекрасно, так эта ночь никогда не закончится». Я снова заснул, не думая, вы знаете меня, я не мыслитель — не думая о том, что часы могли остановиться. Я подумал: «Эта ночь кажется последней. Я могу спать вечно. Прекрасно!» И я почувствовал себя так хорошо, что это никогда не закончится, что снова заснул. Через два часа я снова посмотрел на часы, и все равно было четыре часа! Я сказал: «Прекрасно! Не только ночь длинна, но также и время остановилось!»
Директор дал мне свои часы и сказал: «Прости меня, потому что ты точно был победителем, и я должен сказать тебе, что судья, который судил, был влюблен в девочку, которая получила приз. Он глупец. Я говорю это, хотя он один из профессоров и моих коллег. Это последняя соломинка. Я выбрасываю его прямо сейчас. Это конец его службы в этом колледже. Это слишком. Я сидел в президентском кресле, и вся аудитория смеялась. Казалось, все знали, что девочка даже не может говорить, и я думаю, что никто, за исключением влюбленного, даже не понял, что она говорила. Но ты знаешь, любовь слепа».
Я сказал: «Совершенно верно — любовь слепа. Но почему вы выбрали слепого человека в судьи, особенно когда его девушка принимала участие в конкурсе? Я собираюсь разоблачить это». И я рассказал это газетам, всю историю. Я действительно был проблемой для бедного профессора, настолько, что его любовь прошла. Он потерял все, свою службу, свою репутацию, и девушку, ради чьей любви он сделал ставку на все -все было потеряно. Он до сих пор жив. Однажды, будучи стариком, он пришел ко мне и признался: «Мне очень жаль, я действительно неправильно поступил, но я не думал, что это примет такие размеры».
Я сказал ему: «Никто не знает, что обыкновенное действие может принести. И не извиняйтесь. Вы потеряли свою службу и свою возлюбленную. Что потерял я? Ничего, только еще один значок, а у меня их столько, что мне все равно».
На самом деле, дом моей бабушки постепенно стал музеем для моих значков, кубков и медалей. Это был маленький дом, загроможденный всей этой чепухой, но она была счастлива, и я продолжал посылать ей все свои награды из колледжа и из университета. Я посылал и посылал, каждый год я выигрывал дюжины кубков на спорах, или за красноречие, или на конкурсах рассказов.
Но я скажу вам одно: и она, и Самбху Бабу испортили меня своим вниманием. Они учили меня не уча, искусству рассказа. Когда кто-то так внимательно слушает, вы немедленно начинаете рассказывать то, что не собирались или даже не могли себе представить, речь просто течет. Это как будто внимание превращается в магнит и притягивает то, что скрыто в вас.
Мой собственный опыт говорит, что этот мир не станет прекрасным местом для жизни, пока каждый не научится вниманию. Сейчас никто не внимателен. Даже когда люди делают вид, что слушают, они делают тысячу других вещей. Лицемеры просто притворяются… но не так, как должен вести себя внимательный слушатель просто все внимание, просто внимание и ничто другое, просто открытость. Внимание — это женское качество, и каждый, кто знает искусство внимания, как быть внимательным, становится, в определенном смысле, очень женственным, очень хрупким, мягким; таким мягким, что вы можете оцарапать его даже ногтем.
Моя Нани ждала целый день того момента, когда я приду домой, чтобы рассказывать ей истории. И вы будете удивлены тому, как сама не зная того, она готовила меня к моей работе. Именно она была первой, кто услышал многие истории, которые я рассказал вам. Это ей я мог безбоязненно рассказать любую ерунду.
Другой человек, Самбху Бабу, полностью отличился от моей Нани. Моя Нани обладала хорошей интуицией, но не была образованной. Самбху Бабу обладал не только интуицией, но и образованием. Он имел первоклассное образование. Я встречал столько образованных людей, некоторые были известными, некоторые — очень известными, но никто из них даже и близко не стоял рядом с Самбху Бабу. Он был действительно великим синтезом. У него была интуиция, плюс интеллект, и то, и другое не в маленьких размерах, но в огромных. Он также слушал меня и ждал целый день, когда закончатся занятия в школе. Время после школы принадлежало ему.
В мгновение, когда я был выпущен из своей тюрьмы, из школы, сначала я шел к Самбху Бабу. Он готовил чай и сладости, которые, он знал, я любил. Я упомянул об этом, потому что люди редко думают о другом человеке. Он всегда все устраивал для другого человека. Я никогда не видел, чтобы кто-нибудь заботился о человеке так, как он. Большинство людей, хотя они готовят для других, делают это в соответствии со своими вкусами, принуждая человека любить то, что нравится им самим.
Самбху Бабу так не делал. Именно его заботу о другом человеке было то, что я любил и уважал в нем. Он всегда покупал вещи, только спросив у владельца магазина, что обычно покупала моя Нани. Я узнал это только после его смерти. Тогда владельцы магазинов сказали, и продавцы сладостей, что «Самбху Бабу всегда задавал странный вопрос: «Что покупает у вас эта одинокая женщина, которая живет около реки?» Нас никогда не интересовало, почему он задавал этот вопрос, но теперь мы знаем: он спрашивал о том, что вам нравилось».
Я был также поражен, что у него всегда было то, что я любил. Он был человеком закона, так что, естественно он находил способ. Из школы я спешил к нему в дом, пил чай со сладостями, которые он покупал, тогда он был готов. Даже до того, как я заканчивал, он был готов послушать, что я хотел рассказать ему. Он говорил: «Просто расскажи мне все, что ты хочешь. Дело не в том, что ты расскажешь, но в том, что это будешь ты».
Его ударение было очень четким. Мне была предоставлена абсолютная свобода, даже в том, о чем говорить, я мог сказать все, что угодно. Он всегда добавлял: «Если ты хочешь продолжать молчать, ты можешь. Я буду слушать твое молчание». И иногда случалось, что я не произносил ни единого слова Сказать было нечего.
А когда я закрывал глаза, он тоже закрывал глаза, и мы сидели как квакеры, просто в молчании. Столько раз было, день за днем, когда я или говорил, или мы оставались в молчании. Однажды я сказал ему: «Самбху Бабу, странно, что ты слушаешь ребенка. Было бы более подходящим, если бы ты говорил, а я слушал».
Он засмеялся и сказал: «Это невозможно. Я не могу ничего тебе сказать. И ничего никогда не скажу, по простой причине, что я не знаю. И я благодарен тебе за то, что ты помогаешь мне осознавать мое невежество».
Эти два человека давали мне столько внимания, что в раннем детстве я осознал факт, что внимание это подобие пищи, питания. О ребенке можно прекрасно заботиться, но если ему не уделяется внимание, есть возможность, что он не выживет. Внимание — это, кажется, самая необходимая составляющая человеческого питания.
В этом смысле мне повезло. Моя Нани и Самбху Бабу толкнули шар, и он покатился, собирая все больше и больше мха. Даже не учась как говорить, я стал рассказчиком. Я до сих пор не знаю, как говорить, и я дошел до тысяч людей, даже не зная как начать. Вы видите, как это забавно? Я говорил больше, чем любой другой человек за всю историю, хотя мне еще только пятьдесят один год.
Я начал говорить так рано, тем не менее, я не был рассказчиком в западном смысле этого слова. Не рассказчик, который говорит: «Леди и джентльмены», - и всю эту ерунду - все заимствованно и ничего не пережито. Я не был рассказчиком в этом смысле, но я говорил с горящим сердцем. Я говорил не потому что это искусство, а потому что это жизнь. И это признавалось с первых моих школьных дней, не одним человеком, а многими, что мой рассказ, казалось, шел из сердца, что я не пытался как попугай повторить что-то, что я приготовил. Рождалось что-то спонтанное, здесь и там.
Директора, который дал мне свои часы, и принес все эти проблемы, звали Б.С.Аудхолиа. Я надеюсь, что он до сих пор жив. Насколько я знаю, это так, а я знаю достаточно. Я не надеюсь, когда нет надежды, когда я надеюсь, это значит, что все так и есть.
Той ночью он сказал: «Мне жаль», и ему действительно было жаль; он уволил профессора со службы. Б.С.Аудхолиа также сказал мне, что всегда, когда мне что-то понадобится, мне нужно только сообщить ему, и, если это будет в пределах его возможностей, он выполнит это. Позже, когда я просил что-то, я предупреждал его. и все исполнялось. Он никогда не спрашивал: «Зачем?»
Однажды я сам спросил его: «Почему вы никогда не спрашиваете меня: «Зачем мне это надо?»
