прекрасно…
- Что же тут такого прекрасного? - подумал Птицелов ожесточенно. Грязевик в мире с самим собой, потому что чувствует себя владыкой всех этих бесчисленных Мировых Светов…
- Когда я отправлял Птицелова в Столицу, - бормотала птаха, - я полагал, что там он встретит Мака Сима, но вышло даже лучше, чем я рассчитывал. В конце концов, Мак Сим выполнил свою задачу, нарушил равновесие Мира, но кто-то должен вернуть ему устойчивость…
- Помнится, ты утверждал, что это сделаю я, - продолжал мысленный диалог с Колдуном Птицелов. Хотя какой из меня возвращатель устойчивости?., восстановитель равновесия?… Я всего лишь жалкий южный выродок, мутант шестипалый…
- Я рад, что теперь дело равновесия в надежных руках, - сказал Колдун. - Но я заболтался. У вас, уважаемый Геннадий, вероятно, есть ко мне вопросы.
- Вы правы, - отозвался Комов профессорским тоном. Птицелову на миг почудилось: в этой темной пещере, загаженной пометом нетопырей, вдруг каким-то образом очутился столичный горец, государственный советник первого ранга профессор Поррумоварруи. - Вопросов много, уважаемый Колдун. И я, признаюсь, рассчитываю на вашу искренность.
- Мне нечего скрывать, - пророкотал Колдун.
- Благодарю, - сказал Комов. - Мой первый вопрос: вы уроженец Саракша?
Вот так сразу! - неподдельно восхитился Птицелов. Железная хватка у этого грязевика!
- И да, и нет, - ответил Колдун, доставая из небольшого мешочка на поясе кусочки вяленой рыбы и скармливая их птахе. - Моя мать родилась на поверхности Мира, но меня зачала в другом месте.
- Как Лия?! - хотел было спросить Птицелов, но хозяин Пещеры неожиданно вперил в него взор. Пригвоздил к месту.
- А в каком именно месте? - поинтересовался Первый. - Хотя вы, разумеется, не можете этого помнить.
- Отчего же? - сказал Колдун. - Прекрасно помню. Это был осколок чужого Мира. Он обращался вокруг Саракша по вытянутой окружности. В самой дальней точке этой окружности он проходил над безжизненными скалами одного из двух малых миров-спутников. А в самой ближней - почти касался газовой оболочки Саракша.
- А что вы еще помните, уважаемый Колдун?
- Помню существ, которые во многом напоминали меня нынешнего, - напевно произнес змеиноглазый мутант. - Помню, как они заботились о моей матери, в чреве которой я пребывал. Помню, как они прощались с нею перед возвращением на Саракш. Это было трогательно.
Если бы не гипнотическое воздействие Колдуна, который не спускал с него своих нечеловеческих глаз, Птицелов вскочил бы и выкрикнул, что короткорукий чревовещатель нагло врет! Осколок чужого Мира - правда, но трогательная забота и слезливое прощание - ложь. Значит, мать Колдуна мучили? Ставили жестокие опыты?! Значит, и с его Лией поступали точно также?!
- Тот самый корабль или… гм… осколок, на котором вы были зачаты, все еще вращается вокруг Саракша? - спросил Комов.
Легкая улыбка тронула губы Колдуна.
- Вам лучше знать, - проговорил он. - Ведь вы недавно прибыли из межмировой пустыни, а я - давно.
- Хорошо, - пробормотал грязевик, судя по тону, слегка разочарованно. - Я сформулирую вопрос иначе. Вы когда-нибудь видели схожие корабли здесь, на поверхности Мира?
Колдун не спешил отвечать. Он по-прежнему смотрел на Птицелова, но значение его взгляда изменилось. Теперь он больше не удерживал младшего агента на месте, но и не приказывал выйти. Не приказывал, хотя ждал от него именно этого.
Птицелов не смог встать, ноги у него были ватные. Он выбрался из пещеры ползком, и на самом выходе услышал, как Колдун вновь солгал грязевику: «На поверхности Мира я не видел кораблей иномирян».
Далеко уползти Птицелов не сумел. Ошеломительно свежий после лампадного чада и вони мышиного помета воздух лишил его остатков сил. Куда бы он ни посмотрел, отовсюду ему мерещились змеиные глаза Колдуна.
Птицелов прислонился спиной к обломку ракушечника и так сидел несколько минут, впитывая ароматы ночного леса, темной стеной окружающего убежище. Постепенно морок отпускал. Руки и ноги вновь стали послушными, а в голове зашевелились вялые, будто змеи после зимней спячки, вопросы.
Где Лия? Почему Колдун лжет грязевику? Скоро ли все это закончится, массаракш-и-массаракш?!
В плечо ему вдруг вцепились крохотные острые коготки. Птицелов вздрогнул, открыл глаза, осторожно скосил взгляд. На плече у него сидела слепая птаха - перебирала лапками, разевала клюв. Тихий, на грани восприятия голос, проник в сознание Птицелова.
«Лии нет здесь… Я отправил ее в поселок, к принцу-герцогу… Подальше от вашей экспедиции… Не бойся за Лию, Птицелов, Псой надежно ее стережет… Он не даст и волоса упасть с ее головы… Ты спрашиваешь себя, почему я солгал иномирянину?… Потому что я сам наполовину иномирянин… Ты знаешь, что иномирянам доверять нельзя… А если и можно, то лишь наполовину… Прощай!…»
Птаха отпустила уже порядком истерзанное плечо младшего агента и упорхнула обратно в пещеру. Птицелов остался сидеть в полнейшем обалдении. Он даже не заметил, как из пещеры вышел господин Первый. Постоял над ним в раздумье, пробормотал: «Любопытный малый этот Колдун, надо будет пригласить его к нам…», потом сунул под нос Птицелову какую-то остро пахнущую дрянь. Младший агент встрепенулся, вскочил. Ноздри горели. Глаза отчаянно чесались. Он бы заплакал, если бы умел.
- Ого, - сказал Комов с уважением. - Ни слезинки! Выходит, ты и вправду потомственный герцог Хаззалгский, унаследовавший шестипалость от предка по материнской линии, славнага императора Кирогу Второго. И не только шестипалость, но и фамильную редукцию слезных желез. «Глаза императора оставались сухими, как южная пустыня,- процитировал грязевик книгу, по которой Птицелов когда-то научился читать,- даже в тот прискорбный миг, когда любимые его Стальные Эскадроны до последнего всадника утонули в зыбучих дюнах, охраняющих подступы к столице злополучнага княжества Ондол». - Господин Первый покровительственно похлопал потомственного герцога по плечу. - Ну-ну, не таращьте так фамильные глаза, ваше высочество, они вам еще пригодятся… Ведь им предстоит увидеть лучший из возможных миров - планету под названием Земля!
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Ветер гудел над меловыми утесами. Мировой Свет мерцал, будто ночное освещение в общежитии ДСИ. Косматые тучи плыли в сторону Столицы, суля горожанам бессонную ночь в бомбоубежищах под стенания сирен радиационной тревоги.
Васку Саад, он же Диего Эспада, прохаживался по краю просторной поляны, на которую должен был приземлиться массаракш-корабль грязевиков. Господин «старший агент» садил сигарету за сигаретой, да время от времени отвечал что-то на своем языке Малве-Марте, которая, судя по интонациям, бранили его за пристрастие к местному табаку. Таан-Раулинг сон лежал на земле, в одной руке он держал кусок известняка, в другой- странную лупу без стекла. Бывший штаб-врач изучал окаменелости, покусывая от усердия губы. Хотя что там можно разглядеть, если в лупе нет линзы?… Комов сидел, прислонившись спиной к скальному останцу, - и всем казалось, будто он дремлет. Молодой стажер пристроился рядом с ним и пытался читать вслух колонку новостей из старого выпуска «Гвардейца», но ветер трепал страницы и мешал Леве сосредоточиться на пока что незнакомых канцеляризмах.
Грязевики отдыхали. Они ждали появления с небес фантастического транспорта, как ждет трамвая иной горожанин. Рабочий день закончился, премия - в одном кармане, в другом - бутылка краснухи, ай да я, в общем… только устал сильно. Где же этот трамвай? Чего так долго?…
Птицелов тоже спрятался от ветра за останцем. Уселся на свернутый спальник, вытянул ноги. Ему так хотелось курить, но… не просить же сигарету у грязевика!
То, что осталось от Темного Лесоруба, грязевики разложили на двух плащах и на пожелтевшей газете
