избавлюсь!'
Получается, что чисто русский: 'русский русский'? Масло масленое? Масло масленое, — бесформенность расхлябанность жирно безвкусно, порой тягуче сладко — приторно липко а, чаще, — просто говно! Нет этнического стержня и надо быть психобольным, что бы возрождать. А некоторые, больные, так и делают, — 'Возрождают'. Псковичей, смолян, 'казачков' ряженных. Ушло то, растворилось, что само, а что выжжено, кровью в землю ушло, как при разказачиваньи!
И, если не сыскать некоторым этнического субэтнического стержня, найди себе суть, стержень в деле своем, призвании, увлечении, хобби — если профессия для тебя на прокорм только. И человек сам зазвучит, зазвенит во много крат круче, чище, звонче: Русский Инженер, Русский Адвокат, Русский Хирург, пусть, а куда в нашем мире без них — Русский Бандит, а пролетарии, если умелец не пролетарием обзывается, а мастером — Русский Мастер! И профессия сама обретет столько дополнительных граней, столько свойств, особенностей. Уплотняется былая широкая, но бесформенность, до алмазной твердости. Остаётся только шлифануть высокой целью, смыслом! И россыпи бриллиантов по России засверкают, — Самураи обзавидуются!
— И меня тоже шлифанули? Вы меня практически предали!
Михаил Федорович на реплику Егора аж руками всплеснул:
— Ну и что, что предали, ты же пережил! Тебя предали, а ты все равно сделал! Молодец, вот такие люди нам нужны, — сумел наступить на горло собственной песни и переступить через себя! А ведь каждый сотрудник наш должен знать, что предательство не смертный грех для нас, а инструмент, и люди не носители душ вечных, а объекты.
А то, даже некоторых опытных офицеров гордыня съела. Их предали, предали руководители, предало государство — ради дела может, предали. Им бы утереться, а они в отместку — Родину предают. Тебя, полковника, человек предал, пусть — система, а ты — Родину! А иначе у нас ни как. За нас сразу по высшему счету! А мы, мелкие, сразу шмыг — и за величие, за Родину спрятались.
Михаил Федорович, видно было, говорил о наболевшем, будто отчитывал кого-то, Егору незнакомого.
— И еще мерзко, когда индивид чьё единственное достоинство, это язык шириной в туалетную бумагу, пролазает наверх, по пути обвешавшись регалиями и званиями, начинает всех учить жить, а от его речей натурально говном разит. Но, ни из-за него же, скота, Родину предавать!
— Значит, у вас все под контролем было?
— Ну, всё не всё, — мы тоже изрядно поволновались, пока ты не вышел на контакт с одним из каналов переправки на запад. Они, дурачки, так усложнили дело с визами, что кому только не приходится этими каналами пользоваться, — большинство приличные люди. Но ты — исключение.
— Фу-у. Слава Богу. Спасибо, что я — 'Исключение'…. Значит оно у вас?
— Что у нас?
— А я всё названиваю: что только не говорю, как только не объясняю — в ответ только: 'посылка передана назначенному адресату'. Вот и весь ответ…
— Погоди, ты это о чём?
— Об оригинале Изделия! Вы что не поняли, что взяли? Мне передала письма деда баба Надежда, и я понял, где Маслов спрятал оригинал Изделия.
Вы ж для этого меня и выбрали! Нет? Очень смешно!
Да я сам его из омута вытащил — метров тридцать было глубины! Ну, что вы так смотрите! Да это — я. А…. что — Изделие не у Вас?
Молчание, наполненное ощущением катастрофы, было прервано треском сломанного карандаша и невнятной матерщиной М.Ф.:
— А я сегодня яблок обожрался.
Думал — с чего меня на сей неоднозначный фрукт потянуло.
Теперь нахлебаемся… х… г… д… познаний.
Глава Двадцатая
Путь к Берлину.
Дорога. Поля.
Гюнтер и Фридрих ехали по солнечной долине, спускаясь с невысоких холмов. Окна были открыты. За окнами чудесное лето, в салоне покой и легкая музыка. Гюнтер и Фридрих возвращались, они были уже в Германии
Раздался звонок на сотовый. Гюнтер говорил не долго, а прощаясь, рассмеялся и попытался воспроизвести мелодию автомагнитолы.
Фриззи подыграл его настроению.
— Кто звонил? Нет, дай угадаю! Не Ваня ли часом?
— Ты угадал. Звонил он. Звонил и в иносказательно-шутливой форме спрашивал моего соизволения на некую не вполне законную торговую операцию.
— Да, — протянул задумчиво Фридрих и посмотрел в окно. Машина как раз въехала на холм, и по правую сторону открылся восхитительный мир раннего лета: клубилась зелень, а не смог, шпили кирх и неопознанных башен щекотали небо, а речка, уходящая под мост, напоминала о прохладе. Это была Германия — их страна. — Да, так и должно быть.
— Да, должно быть так и не иначе, — подтвердил не высказанную мысль друга Гюнтер. И они одновременно засмеялись — тихо и устало.
— Я думаю, ты не докладывал наверх о своих новых связях.
— Нет.
— Но кому надо догадается. Или им явится ощущение, что им кто-то об этом сказал. Обязательно. Мне кажется, что с людьми что-то происходит последнее время. Они начинают чувствовать неосязаемое, знать без чтения газет и просмотра теленовостей, и понимать не размышляя. — Произнося это, Фридрих машинально вынул из внутреннего, глубокого, 'пистолетного' кармана резные янтарные читки и принялся их перебирать. — Наверное, я займусь научной деятельностью, — и, поймав удивленный взгляд Гюнтера, пояснил с наивной интонацией:
— Место одного 'ученого' уже освободилось. — Фриззи явно намекал на убиенного Йенса, — а природа не терпит пустоты.
И первым делом я напишу диссертацию на тему: 'Глобализация. 2010-е: Промежуточные итоги. Сращивание Правоохранительных органов и организованной преступности'. Или тисну статейку: 'Тихие Заводи. Городские районы под властью Международной Мафии'. И список городков приложу.
Гюнтер поддержал игру:
— Напиши. Обязательно напиши. А вторым откровением от уже заявившего о себе ученого пусть будет труд на тему: ' Сращивание низового полицейского аппарата и профессионального криминалитета как антитеза бюрократизации общественных процессов. Опыт среднестатистического Европейского города'. Особенно обрати внимание на противоестественность, отторжение на бытовом уровне некоторых аспектов новой гуманитарной культуры, о резкой криминализации подрастающего поколения и о парадоксальном привнесении организованной преступностью элемента дисциплинированности и целесообразности в повседневную жизнь улицы и семьи.
Напиши, и к тебе будут обращаться за консультациями шишки из Брюсселя. Будут напрашиваться, поделится опытом спецы из Штатов и Японии. Такие люди нам нужны. Хватит быть средне-мелким 'адвокатом дьявола'. Прослойкой, пленкой между Светом и Тьмой, — под тип презерватива. Напиши, друг!
Оба засмеялись, но не очень весело, тут Гюнтер обратил внимание на скользящие меж пальцев Фридриха янтарные четки:
— Что это?
