Дядя Шахне и тетя Яхне

ему уж не дождаться. Обряд обрезания не очень обременителен, а вот, справив свадьбу, не сразу соберешься с силами, чтобы справить еще одну…

Короче говоря, этот негодяй ничего знать не хотел; он посылал за приезжими женихами и невестами якобы для проверки паспортов, а на самом деле, чтобы дознаться, не было ли тайной помолвки… Как вам это понравится?

Разумеется, ему ничего не удавалось пронюхать.

Женатые дети пожимали худенькими плечиками: не знаю, мол. Да и кто из них понимал по-польски? Когда жандарм, который умел говорить по-еврейски, начинал допытываться, в ответ он только слышал: «Кто? Что? Когда? Ничего не знаю!»

Вот и все.

Посылать жениха к бургомистру — еще куда ни шло… Но невесту — это уж позвольте… Мальчикам надевали платья, прятали пейсики за ушки и посылали вместо невест! Не останавливала и заповедь: «Да не наденет женщина мужское платье!», потому что ведь делалось это не для греха, упаси бог!

Одна «невеста» так понравилась бургомистру, что он недолго думая расправил усы и поцеловал ее в лоб, да еще карамельку подарил! Вот смеху было!

Когда пришло время тете явиться к начальству, решили послать вместо нее жениха. Узнать его бургомистр не мог, потому что мой дядя Шахне не появлялся на улице вместе с другими детьми. Он отличался слабым здоровьем, не про вас будь сказано, и всегда сидел за талмудом. Когда же бургомистр мог его видеть?

Бургомистр долго его не задержал. Наоборот, да будет благословенно имя господне, сразу же велел прогнать: «Вон, паскудство!..» «Воздаяние за заслуги предков, не иначе, — говорила об этом бабушка. — Шахне ведь не слишком умен, кто знает, что бы он мог наболтать!»

Когда жених возвращался от бургомистра, на улице кричали, что он вылитая невеста, ну просто не отличить! Дома, так как он не успел еще переодеться, отец невесты — рассеянный был человек! — по ошибке наградил его оплеухой: «Яхне, вытри нос!»

Потом произошла такая история.

Когда началось гонение на бороды, первая стрела поразила моего дядю Шахне. Однажды он отправился в магистрат платить налог, там его схватили и расправились с бородой и пейсами. Только он вышел на улицу, все в один голос закричали, что Яхне сошла с ума и выдает себя за Шахне!

От страха и стыда дядя удрал из местечка.

Женщины и молодые люди гнались за ним по пятам: он в поле — они в поле; он в лес — они в лес; это продолжалось до тех пор, пока он не скрылся за деревьями.

Когда преследователи возвратились в местечко и встретили настоящую тетю Я хне, они — что вы думаете? — посреди улицы сорвали с нее чепчик. Если бы не подоспела полиция, ей бы несдобровать.

Перепуганные и опозоренные, оба заболели. Соседи, которые приходили их навещать, не знали, с кем из супругов разговаривают. Трудно было разобрать, под каким одеялом Шахне, а под каким Яхне.

Но все это было давно… Теперь уже ни у кого не возникает сомнений на этот счет — у дяди Шахне борода до пояса, и хотя тетя Яхне старается не отставать от него и у нее на подбородке тоже пробиваются волосики, им все же не сравниться с его веником, которым впору подметать синагогу.

Итак, они были очень похожи. Если бургомистр с его грубым вкусом назвал жениха «паскудством», то

же самое он сказал бы и про невесту. Для меня же они были хороши. Но это вас не касается. Я буду говорить только об их сходстве. Если хотите знать, даже голоса у них были одинаковые. Когда они вошли к моей жене, я услышал два мужских голоса, которым некотороевремя спустя ответил тоненький плачущий голосок.

— Хавеле! — услышал я. — На что это похоже?!

— Хавеле, ты огорчаешь свекра и свекровь!

— Стар и млад будут смеяться над тобой. <

— В чем дело? Что же это такое?

— Разве так можно?

— Гости сейчас придут!

— Куколка моя! Радость моя! Послушайся старших родственников, они тебе только добра желают!

— Ты ведь уже не ребенок!.. Взрослый человек, Так они наперебой упрашивали, уговаривали, урезонивали, и я не мог разобрать, когда говорит дядя Шахне, а когда тятя Яхне.

Потом из-под одеяла отозвался тоненький, плачущий, несколько приглушенный голосок:

— Я стесняюсь!

Но к нашей истории это отношения не имеет.

Жили они между собой как в раю. Стоило тете Яхне сказать — бом, он тут же подхватывал: бим-бом! Стоило дяде Шахне кивнуть головой: да, мол, согласен, тятя Яхне тут же присоединялась: конечно, а как же иначе! На свадьбах и других торжествах они переглядывались и подавали, друг другу советы с одного конца

стола на другой:

— Шахне, возьми-ка из середки! — Яхне, хрену хочешь?

На обрезании моего старшего, когда тетя Яхне была нездорова, дядя Шахне ел без аппетита и поторопился отнести тете Яхне макароны.

Когда справляли обрезание моего второго, все было наоборот: дядя Шахне немного прихворнул, и тетя Яхне понесла ему голову двухфунтовой щуки…

Во всех делах они являлись друг для друга решающей инстанцией.

Если дядя Шахне в споре терпел поражение, он все равно оставался при своем мнении: «Однако моя Яхне читает именно так», — это было его последним доводом. Тут уж оказывались бессильны все требования рассудка и совести.

Тетя Яхне, в свою очередь, начинала каждую фразу так: «Мой Шахне говорит» или: «Мой Шахне думает»… И все, что думал или говорил ее Шахне, считалось неопровержимым.

Одним словом, это была жизнь как в раю. Я посылал мою жену Хавеле к тете Яхне поучиться обращению с мужем; она посылала меня к дяде Шахне посмотреть, как муж должен обращаться с женой.

Пока дядя Шахне и тетя Яхне были здоровы, они частенько заходили и мирили нас с Хавеле. Потом, когда они постарели и ослабели, мы каждый раз ходили к ним, чтобы они нас рассудили. И это поддерживало наше семейное счастье.

Через несколько лет после их смерти (они умерли в одну неделю!) наше «семейное счастье» раз и навсегда лопнуло…

Мы с Хавеле разошлись; она взяла двух детей, и я двух… Она вышла замуж, я женился; мы живем в разных городах…. Нам обоим не слишком хорошо… Но это не ваше дело.

Теперь дядя Шахне и тетя Яхне спокойно лежат в могиле. И, послушайте только, надгробные камни над их могилами склонились один к другому.

Между могилами выросло дерево, оно обняло надгробия и опутало их ветвями, как будто хотело теснее связать их между собой… Со временем надписи на камнях стерлись…

Книга записей погребального братства сгорела во время третьего пожара, и никто не помнит, кто лежит справа, а кто слева — где дядя Шахне, а где тетя Яхне…

Я и моя бывшая жена Хавеле не будем лежать на одном кладбище… Но это опять не ваша печаль…