'Зачем пожаловал заместитель командарма именно к нам?'
После короткого совещания с руководящим составом 201-й дивизии в штаб вызвали несколько летчиков, в том числе и меня.
— Заместитель командующего хочет посмотреть, как вы летаете, покажите, на что способны, — сказал командир дивизии.
Была поставлена задача: выполнить пилотаж над аэродромом в определенной последовательности на высоте 1500–2000 метров. Я, как и мои товарищи, выполнил все, что было положено, и нормально приземлился. Нам ничего не сказали. Полковник Юмашев улетел. А через несколько дней пришел приказ из штаба армии об откомандировании меня и еще нескольких человек в 18-й гвардейский истребительный авиаполк.
К тому времени я уже считался обстрелянным летчиком. За два с лишним фронтовых месяца сделал более 40 боевых вылетов, сбил вражеский самолет. Я сжился с коллективом, узнал характеры и привычки своих товарищей как в бою, так и в часы затишья, испытал радость побед и горечь неудач, вместе со всеми оплакивал погибших. Мне не хотелось покидать родной полк, эскадрилью, жаль было расставаться с такими боевыми друзьями, как старший лейтенант А. Бухтаревич, сержанты Е. Голиков, В. Денисенко и другие. Но ничего не поделаешь — приказ есть приказ, и его нужно безоговорочно выполнять.
В конце октября я прибыл в 18-й гвардейский истребительный авиаполк. Узнал, что у него богатые боевые традиции. Эта часть сформирована в 1938 году в Хабаровске и базировалась там до июля 1941 года. Еще в мирное время полк по праву считался одним из лучших в истребительной авиации ВВС. Его летчики отлично владели техникой пилотирования, метко стреляли по воздушным целям. На всеармейских соревнованиях в 1940 году полк занял первое место и получил от наркома обороны переходящий приз и денежную премию.
Через месяц после начала Великой Отечественной войны полк прибыл на фронт под Новгород. Отсюда и начался его боевой путь. В первый же день летчики сбили 5 вражеских самолетов, не потеряв ни одного своего.
Особенно отличился бравый, молодцеватый лейтенант Владимир Запаскин. Он первым открыл счет сбитым самолетам.
В последующем полк вел напряженные боевые действия, делая по 6–8 вылетов в день. Нелегко было на самолетах И-16 вести воздушный бой с более скоростными немецкими истребителями Ме-109. И все же дальневосточники, проявляя большое мастерство и смекалку, отвагу и героизм, из большинства боев выходили победителями.
Когда я прибыл в полк, со мной произошел небольшой курьез. Пришел в штаб и по всей форме доложил, что летчик-сержант Пинчук прибыл для дальнейшего прохождения службы. У начальника штаба почему-то сразу поднялись вверх брови и округлились глаза:
— Как фамилия? Повтори-ка!
— Пинчук, — ответил я.
— А звать?
— Николай. Точнее — Николай Григорьевич.
— Да вы что, хотите весь полк из Пинчуков укомплектовать! — рассмеялся он. — У нас уже есть один Пинчук, техник-лейтенант, тоже Николай. Он из Белоруссии. А ты откуда будешь?
— Из Белоруссии.
Тут уже все, кто был в штабе, рассмеялись.
— У вас в Белоруссии все Пинчуки, что ли?
— Нет, не все, — поясняю, — но есть деревни, где у многих одинаковые фамилии.
— Эдак запутаться можно, — сквозь смех проговорил начальник штаба. Давай так условимся: тот Пинчук будет Николай первый, а ты — Николай второй.
Однако это предложение не нашло понимания и поддержки среди летчиков. Ребята решили по- своему: техника-лейтенанта стали называть полностью по фамилии, а меня сокращенно — Пиня.
В тот же день я познакомился со своим однофамильцем. Николай Яковлевич Пинчук, плотный блондин с голубыми глазами, был техником звена. Родом из Гомельской области, перед войной призван в авиацию, начал службу на Дальнем Востоке. Когда он узнал, что я из Белоруссии, очень обрадовался.
— Ну, земляк, хорошо, что ты к нам попал. Кроме меня в полку есть еще несколько белорусов. Так что мы скоро тут свое землячество организуем, пошутил Николай Яковлевич.
Опережая события, скажу, что у нас с техником были не только одинаковые имена и фамилии, но и по службе мы не отставали один от другого. Я командир звена, он — техник звена, я — командир эскадрильи, он — техник эскадрильи, когда я стал командовать полком, его назначили инженером полка. Вот ведь как в жизни бывает!
Командиром нашей эскадрильи был двадцативосьмилетний капитан Семен Алексеевич Сибирин. Он прослыл не только хорошим летчиком, но и умелым, инициативным организатором. За короткий срок Сибирин с помощью комиссара Цивашова и адъютанта эскадрильи Печковского сумел так сплотить разных по характеру, возрасту, опыту и национальности людей, что мы чувствовали себя единой, дружной семьей. Молодые пилоты старались во всем подражать опытным командирам.
В полку много говорили про находчивость, выдержку и летное мастерство заместителя командира эскадрильи гвардии старшего лейтенанта Ивана Александровича Заморина. Вскоре мы познакомились и крепко подружились. Узнав, что я родом из Белоруссии, он пришел ко мне.
— Земляк, а ведь я тоже с Могилевщины, — радостно сообщил он. — Стало быть, правильно говорят: гора с горой не сходится, а земляк с земляком сойдутся…
Заморин рассказал мне про своих родителей, братьев и сестер, которые остались на оккупированной территории, посетовал на то, что не имеет от них вестей. О себе много не распространялся.
— Летчика лучше всего характеризуют не слова, а боевые дела, — скромно заметил Иван.
Долго мы тогда с ним просидели в землянке у раскаленной печурки. Уходя, он весело сказал:
— Уверен, браток, мы еще полетаем в родном белорусском небе. Дай только срок.
Стройный, русоволосый, со следами сильных ожогов на лице и руках, Заморин отличался отвагой и смелостью. Расстояния он измерял не километрами, а временем полета от пункта до пункта. Про погоду не говорил хорошая или плохая, а делил ее на летную и нелетную, мог безошибочно определить высоту и характер облачности, силу и направление ветра. По 'почерку' узнавал новичков в небе. Иной раз, прищурившись, посмотрит внимательно на взмывающий ввысь 'ястребок' и тут же скажет:
— У этого хлопца хороший почерк, с ним можно летать.
А другому прямо в глаза рубанет:
— Не чувствуешь ты, браток, машины, так же, как и она тебя. Это плохо!
В бою Иван действовал расчетливо, не суетясь. Каждому было приятно летать с ним в паре.
Пара самолетов в истребительной авиации считалась основной тактической единицей. Она позволяла осуществлять надежное взаимодействие в воздухе, добиваться хорошего боевого эффекта. Вот почему ведущий и ведомый должны, как говорили летчики, хорошо слетаться, с первого взгляда, сигнала, с первых слов команды понимать друг друга. От этого во многом зависел исход воздушного поединка.
Однажды в разгар боя наземных войск большая группа немецких бомбардировщиков под прикрытием истребителей пересекла линию фронта. 'Юнкерсы' направлялись бомбить позиции нашей тяжелой артиллерии, которая вела обстрел объектов врага в глубине его обороны. Артиллеристов с воздуха прикрывала четверка Яков во главе с Иваном
Замориным. На высоте 1000 метров 'юнкерсы' построились каруселью и приготовились к бомбометанию. При таком построении каждый последующий самолет страхует впереди летящий. Получается огромный замкнутый круг, к которому с боков не подойдешь, а сверху, словно крыша, его прикрывают истребители.
'Бомбежка с такой небольшой высоты может принести непоправимый урон нашим войскам. Этого допустить нельзя', — подумал Заморин и своей четверкой снизился до трехсот метров. Командир зная, что враг силен до тех пор, пока он в четком строю. Поэтому Иван решил как можно эффективнее провести первую атаку. Четверка, разделившись попарно, на большой скорости врезалась в боевой порядок фашистов. От неожиданности немцы шарахнулись в разные стороны. У них началась какая-то неразбериха. Они уже не могли вести организованного огня, а 'мессершмитты', которые находились намного выше,
