- 1
- 2
Писатель Столяров (более известный в сети и издательствах под псевдонимом Иван Белый- Красноярский) сидел, упоенно стуча по клавиатуре, когда явилась ОНА... ну, нечто в белом, изящное, с запредельно-прекрасным хрупким телом, зачаровывающими чертами лица, изящно сложив огромные крылья, материализовалось впереди и справа.
- Опа! Здравствуй, белая горячка! - вырвалось из писателя. Чисто автоматически.
- Не белая горячка, грешник! - ответило видение. - А твоя София.
Столяров ущипнул себя за расплывшееся от тяжких трудов бедро. Изо всей силы. Моргнул. Еще раз моргнул. На всякий случай перекрестился. Чудесное создание исчезать не желало.
- София? - удивился он. - Не, Наталья была, Светка была, Лариска тоже, Ольга сейчас есть, которых по разу-два так и считать убодаешься... Соньки не было! Ты вообще кто?
- Твой ангел-хранитель, Анатолий Дмитриевич, вот кто я.
- И что? Ангел же вроде мужик, кажется? Зачем ты ко мне нарисовалась, вся такая из себя, а?
- Отвечаю, хранимый ты мой. - хрустальный голос Софии был исполнен вселенской мудрости, легкой грусти и едва уловимой иронии. - Как думаешь, если твоей музой будет мужчина - тебе будет приятно? Полагаю, нет. Если ты не Боря Моисеев...
- Храни Господи от бесовщины и 3,14дарасов! - писатель аж подпрыгнул на стуле от здорового негодования. - Ты еще Сережу Зверева вспомни!
- ... вот и исполняю я волю Пославшего меня для тебя, как могу. А явилась, чтобы предупредить - поосторожнее со своими книжками, Толя! Меч над тобой... нет, даже не меч висит, гиря.
- Отравленная?
- Возможно, и если переполнишь ты чашу терпения Создателя, упадет она.
- И что?
- И откроются перед тобой врата огненные туда, где огонь не умирает. За все хорошее.
Анатолий поверил как-то сразу, быстренько окинул взглядом свое буйное прошлое, оценил возможность неприглядного будущего и ошарашенно спросил:
- Это... Софья, а что делать-то?
- Что делать? - на прекрасное лицо опустилась неземная тень неземной мысли. - Ну, для начала не писать фантастику. Ничего такого не придумывать.
- Э-э, я не умею. Про завод пробовал писать, про село, про свиноферму - фигня какая-то получается, никто не берет, никаких доходов. А вот это, - повернувшись на стуле, писатель Столяров указал на полку, заставленную книжками с яркими обложками, на которых преобладали мускулистые мужики с мечами и бластерами в окружении женщин разной степени раздетости и монстров разной степени ужасности. - Прям хватают. Жить-то мне на что?
- Мое дело маленькое, я предупредила. Тебе решать. - и неземное видение начало таять, исчезая.
- Стой! - взмолился писатель. - Ты хоть объясни, почему нельзя, может, я исправлюсь...
- Исправится он, ага! - съехидничала муза, вновь обретая относительную плотность. - Хорошо, попробую тебе рассказать, может и поймешь.
- Рассказывай! - слушать кого-нибудь, кроме себя любимого Анатолий Столяров не любил. Но тут было нужно. Очень нужно.
- Как по твоему, Вселенная бесконечна? - спросила София.
- Ну дык. Конечно.
- А раз она бесконечна, в ней есть все, так?
Писатель задумался...
- Ну да, есть. - наконец сказал он. - А я-то тут при чем?
- Да при том, что когда ты что-то придумываешь своим умишком шаловливым, ты у своего мира это придуманное отменяешь! Вернее, шанс на него!
- Это как?
- Каком по всякому! - крылья взметнулись к потолку в искреннем возмущении. - Хайнлайна читал? Саймака читал? Азимова читал?
- Конечно.
- Помнишь, про что они писали? 'Имею скафандр - готов путешествовать', 'Лаки Старр и пираты Сатурна', 'Роботы и Империя'... где атомные космические корабли? Где базы на Луне? Где марсианские хроники?
- Прости, в рифму отвечать не буду. Жирные оборзевшие ушлепки, последний шаттл - и тот приморозили, нас гнобят... а при чем здесь писатели?
- Да потому-что эти писатели своим талантом этот мир сначала материализовали, а потом убили! Невозможно повторить то, что УЖЕ где-то есть во Вселенной, понимаешь! А раз нельзя повторить - нельзя и создать материально, понял?
- А-а... это что, и Дюны тоже нет?
- И Дюны нет.
- И 'Звездных войн'?
- И Дарта Вейдера, и Люка с прочими джедаями... дошло?
- Так это же - 'давным давно, в одной далекой галактике', мы то при чем?
- Вот там, в далекой галактике, 'Тысячелетний Сокол' и полетит. А тут - жрите гамбургеры! - в голосе Софии прорезалась неземная тоска. - И попкорном зажевывайте, Нуф-Нуфы щетинистые!
- Ой, мама... это что получается, мой Василий Эгрегор из 'Бабая Третьего Уровня' уже где-то Землю спас и...
- И! И блондиночка, которую ты с такой любовью описал, тебе уже не встретится, Толя! Там она, в бесконечности! Да, понял теперь, почему эти на Западах столько постапокалипсиса пишут, 'Армагеддоны' всякие снимают... боятся, понял?
- Печально... - вздохнул писатель. - Придется писать про себя в сельскохозяйственном кооперативе, знойную доярку и как за соски дергать. Может, что и срастется к лучшему в мире. Спасибо, что предупредила. О! - лицо писателя озарилось радостью. - Смотри, вот мне прислали. Сейчас... - быстро открыв почту и нужное письмо, он начал читать вслух: 'Уважаемый Анатолий Дмитриевич! Издательство 'ЭХМА' просит Вас написать роман (не менее 5 а.л.) в жанре альтернативной истории. Время действия романа - 19 век, Россия.' Я даже название придумал - 'Волна из грядущего'.
- Которой тебя смоет. - грустно уточнила София и кончики ее крыльев подернулись печальным серым крепом. - Сам подумай, Толя. Это ж не Вася твой с бластером и бабами на лазерном сеновале. Это ИСТОРИЯ. Знаешь, сколько в бесконечности скопилось развоплощенных Хрущевых? Кто за них ответит? А сколько миров строит коммунизм? И они ведь, дорогой ты мой, придут сюда. Причем совсем не с 'Тайдом'. Слышал? - муза присела на диван и запела:
Нам нет преград
Ни в море, ни на суше,
Нам не страшны
Ни льды, ни облака,
Пламя души своей,
Знамя страны своей
Мы пронесем
Через миры и века! - и кто ты окажешься, когда они появятся?
- Пусть появляются. - вздохнул Столяров. - Мне себя ради такого дела не жалко.
- Это если ты по-настоящему напишешь. - грустно улыбнулась муза. - Если сможешь. Только вряд ли, уж я-то тебя знаю... так что лучше сиди тихо и не отсвечивай. И делом займись. Картошку посади, что ли... да, вот тебе подарочек.
С этими словами она исчезла. А на столе перед потрясенным писателем появилась фарфоровая
- 1
- 2