времени благоденствия города, наступившем после возвращения Смоленска великим князем Василием III в состав Русского государства в 1514 г.
Хорошее знание автором “Повести…” истории осады Смоленска польскими войсками в 1610-1611 гг., всех действий смольнян в “Смутное время” и стремление показать, часто преувеличенно, их выдающуюся роль как в отдельных событиях, так и в течение всего периода Крестьянской войны и польско-шведской интервенции, приводят к выводу, что автор происходил из Смоленска. Довольно большое количество примечательных высказываний, упоминаний и наблюдений, присутствующих в “Повести…” при описании событий в различных местностях страны с 1606 по 1619 гг., в которых участвовали смольняне, и свидетельствующих о широкой осведомленности автора, не оставляют сомнений в том, что автор был членом смоленского отряда, действовавшего на протяжении описанного времени. Так, например, сообщая об измене шведов в Клушинской битве, автор отмечает врезавшуюся в память деталь поведения наемников: “Немцы же лесть сотвориша и государю измениша, государевым людям пакость и шкоту велику сотвориша, лестию на бой поидоша и, не бившеся, шляпами своими замахавше, к полским людям поидоша…” (л. 37 об.).
“Повесть о победах Московского государства” - повесть о смольнянах в “Смутное время”, но главные герои ее не смольняне вообще, а представители только одного сословия. Уточнить, кого автор подразумевает под “смольянами”, позволяет уже первое упоминание о них: совещаются о походе против восставших “дворяне и земцы и все ратные люди” (л. 18об.). В дальнейшем слово “смольяне” вновь конкретизируется. Царь Василий Шуйский во время осады Тулы велел охранять себя не всем “смольянам”, которые там могли быть, но “…многим дворянам града Смоленска повеле близ себя, государя, быти” (л. 21). В Нижний Новгород призваны именно смоленские дворяне, ибо Козьма Минин “…издавна слышав… про мужество дворян града Смоленска…” (л. 48); он же “…разобрав…дворян града Смоленска против их дворянския чести на три стати…даде им полныя оброки против их дворянской чести” (л. 49 об.-50).
Поскольку, судя по содержанию “Повести…”, автор, поставивший задачу прославить смольнян, и именно дворян, постоянно находился в составе отряда смоленских дворян, его следует признать смоленским дворянином.
Дворянское происхождение автора подтверждается идеологической направленностью “Повести…”, сказавшейся прежде всего на отношении его к различным социальным силам и объяснении им причин “Смуты”.
Первая из двух причин “Смуты” заключается, по мнению автора, в “нахождении… иноверных язык” (л. 18). Это объяснение, традиционное для всей литературы о “Смутном времени”, имело для смоленского дворянина самый конкретный смысл. Польская интервенция явилась для автора “Повести…” главной причиной “Смуты” уже потому, что в результате ее смоленские дворяне потеряли свои поместья и на долгое время оказались бездомными скитальцами.
Во-вторых, с точки зрения автора, безмятежное царствование Василия Шуйского было нарушено “междоусобной бранью”. Он имеет в виду прежде всего крестьянское восстание. К восставшим народным массам и к их руководителям автор “Повести…”, который сражался с ними под Москвой, Калугой и Тулой, относится крайне враждебно, называя их не иначе как “изменниками и ворами”.
С другой стороны, в “Повести…” отчетливо, хотя и осторожно, почти без упоминания имен, выражено недоброжелательство по отношению к боярству. Дважды бояре признаются ответственными за предательские поступки, которые имели самые трагические последствия для страны (л. 31 об.-32; 38 об.- 39).
Во многих произведениях, посвященных “Смуте”, имеются резкие антибоярские высказывания, вызванные тем, что бояре вступили в сделку с интервентами. [7] В “Повести…” найдены точные слова, осуждающие их предательство, в особенности позорное потому, что они совершили его, “…чести боярския… отвергшеся…” (л. 39).
Как было сказано выше, имя автора в “Повести…” не названо, но в ней присутствует рассказ об одном эпизоде, содержащем, возможно, указание на этот счет.
В “Повести…” сообщается, что после победы под Александровой слободой князь М. В. Скопин-Шуйский отправил в Москву “…выборных, и честных, и верных дворян, изо многих градов лутчих людей… з бол-шим обозом со многими запасы…” (л. 26 об.).
Этот факт подтверждается и другими источниками. В Разрядной книге он зафиксирован лаконично и бесстрастно: “…боярин князь Михаиле Васильевич со всеми людми пришел в слободу и к Москве запасы пропустил”. [8]
В “Повести…” же радость Василия Шуйского по поводу появления отряда дворян с обозом от Скопина- Шуйского безмерна: “…царь…Василей Иванович, слышав велию милость божию и одоление на ево государевы неприятели… со слезами ко всемогущему богу руце воздев… и поиде… в соборную церковь, и повеле в колокала звонити и по всем церквам молебная пения… возсылати” (л. 27).
В “Новом летописце” этот случай описан и по тону, и по содержанию близко к “Повести…”: “В то же время мятежное прииде от князь Михаила Васильевича к Москве станица, Елизарей Безобразов с товарищи, и с ним многие дворяне”. [9] Царь, как и в “Повести…”, очень обрадован, “…патриярх же нача пети молебная и по всем церквам повеле пети молебны з звоном”. [10] Но причина радости царя в “Новом летописце” указана совсем другая. Появление в Москве отряда верных ему дворян укрепило на время его положение, шаткость которого была вполне очевидной: москвичи, обеспокоенные тем, что “хлебу же бяше дороговь велия”, [11] и не верившие в возможность избавления от осады, “приходяху в город миром ко царю Василию и шумяху и начаша мыслити опять к тушинскому вору”. [12]
Во главе дворянского отряда, согласно “Повести…”, Скопин-Шуйский послал Афанасия Логиновича Варишкина. Отсутствие этого имени в “Новом летописце” не свидетельствует о противоречии между памятниками, ибо в них могли быть описаны разные случаи: ведь в том же “Новом летописце” сказано, что Скопин посылал в Москву из-под Александровой слободы несколько станиц.
Важно то, что из всех посылавшихся князем Скопиным-Шуйским в Москву отрядов автор “Повести…” нашел нужным не просто упомянуть, но подробно рассказать об отряде, который возглавлял А. Л. Варишкин, чье имя нигде в других источниках не встречается, а в “Повести…” присутствует только в рассказе о приходе обоза в Москву. Объяснение указанному факту заключается, вероятно, в том, что имя это может быть связано с самим автором “Повести…”. [13] Рассказ о приходе в Москву отряда, возглавляемого А. Л. Варишкиным, давал возможность подчеркнуть верность смольнян Василию Шуйскому, к которому автор “Повести…” относится с большой симпатией, упомянув о существенной услуге, оказанной ими царю, а также показать значительность участия в событиях “Смуты” самого автора, высоко ценимого и прославленным полководцем, доверившим ему ответственное дело, и царем, ибо “…Афанасия Логиновича и посланных с ним дворян от полку князя Михаила Васильевича государь много жаловал, и службу их многою похвалою похвалял, и поместьи их и отчины жаловал…” (л. 27).
Идейно-политическая позиция автора “Повести…” совсем не проста, а кое в чем и противоречива. Своеобразие идейного содержания “Повести…” в ряду памятников второй половины XVII в. определяется прежде всего этим обстоятельством.
Обращает на себя внимание само заглавие “Повести…”, - характерно, что никто из других писателей XVII в. не нашел возможным торжествовать по поводу событий начала XVII в., увидя в них цепь побед Московского государства.
Однако оптимистическое заглавие “Повести…” вполне объясняется дворянской идеологией автора. Все тревоги остались позади: внешние враги изгнаны из страны, крестьянское движение подавлено, во главе государства находится избранный и признанный всеми сословиями царь, феодальные отношения почти не претерпели изменений, т. е. восстановлен нарушенный в “Смутное время”, о чем немало скорбит в “Повести…
Автор не расходится с современниками в оценке многолетних губительных для страны потрясений. Это видно из полного заглавия “Повести…” и из ее содержания. Но окончательный итог переосмысливается им, и в связи с этим выдвигаются на первый план получающие иную интерпретацию события и освещаемые иным светом фигуры, которым в других произведениях не придается большого значения.
