Шамшин пробовал сопротивляться. Но Бержере был настойчив.
— Ехать! Иначе упустим. Ясно… Старуха повезла картины на продажу!
— Да! Надо ехать… — сказал Юсуп.
Шамшин испугался.
— Видите, у меня дела…
— Какие там дела? — энергически заявил Бержере.
— Я только вечером сумею вам дать ответ: поеду я или не поеду.
— Вечером? Ничего подобного! Вечер уже сейчас! — Бержере необыкновенно воодушевился. — Вечером мы будем уже сидеть в поезде и пить красное вино. — Он посмотрел на часы: — Поезд отходит через два часа… Я еду на вокзал. Заказываю носильщику билеты для троих. Потом еду домой, забираю продукты и чемодан… и ужинаем мы в вагоне! Пошел… — сказал он, садясь в сани и дотронувшись до плеча извозчика, и уже с ходу крикнул:
— Встреча в вестибюле!
Юсуп сел на своего извозчика. Шамшин остался на Разъезжей.
— Что делать, черт возьми!
Накаленная атмосфера заразила его. Он почувствовал, что иного выхода нет… Или все позорно проваливается, или надо как-то действовать… Он снова бросился на второй этаж, надавил звонок изо всей силы. Лялька открыла.
— Где мать?
— Спит…
— Буди! Некогда спать… Через два часа она едет в Москву.
— Да ты с ума сошел!
— Буди скорей.
На крик вышла в переднюю старуха, седая, напудренная, подстриженная, с подмазанными губами, в прекрасном суконном платье лилового цвета. На руке у нее бренчала золотая браслетка, а на носу торчало маленькое пенсне без оправы, так называемая «бабочка».
— Я не поеду, — сказала она.
Шамшин понял, что старуха все знает. Лялька ей, несомненно, разболтала.
— Агния Николаевна, — сказал он решительно. — Нам уже некогда убеждать друг друга. Я сейчас еду на вокзал, заказываю вам билет у носильщика… Я еду в десять, вы в одиннадцать! В Москве я вас встречаю и устраиваю у своих знакомых.
Все расходы на мой счет.
— Я не понимаю, Василий Игнатьевич, зачем мне ехать?
— Агния Николаевна, вы в Москве все поймете.
— Я не хочу тащиться в Москву неизвестно зачем.
— Как неизвестно? Я продаю картину… Это вам известно?
— Известно.
— Вы владелица этой картины, это вам известно?
— Ну, не совсем…
— Вы с продажи получите десять процентов.
— Василий Игнатьевич, — вдруг важно сказала старуха и высморкалась в маленький кружевной платок. — Простите меня, за кого вы меня принимаете?
— Как за кого? — Шамшин опешил и посмотрел на Ляльку, обращаясь к ней за помощью.
Лялька повела плечами и улыбнулась.
— Я вас очень уважаю, Агния Николаевна, — сказал Шамшин, — но вы сами понимаете, все помимо моей воли так неожиданно обернулось, мои антиквары…
— Мне нет дела до ваших антикваров, — резко перебила старуха. — Я не могу Лялечку оставить без глаза! Это во-первых… А во-вторых: какой мне интерес?
— Я же вам сказал…
— Вы мне ничего не сказали. Что значат ваши проценты?
Пятьдесят рублей, сто, триста… Я ведь ничего не знаю. Зачем я поеду? Я не девчонка, мотаться взад-вперед, неизвестно зачем.,
— Да… — Шамшин вздохнул. — Я об этом не подумал.
— Вы странный человек, Василий Игнатьевич… Как будто не от мира сего! — наставительно произнесла старуха и сняла дрожащее пенсне. — Не желаете ли чаю?
— Благодарю вас, некогда! Агния Николаевна, я умоляю вас…
Шамшин приложил руку к сердцу. Он уже вошел в отру, бес азарта им овладел. Он решил подействовать на воображение.
— Агния Николаевна! Это, конечно, риск. Рискните!
Риск — благородное дело. И вы, может быть, получите несколько тысяч.
Тут он понял, что порет какую-то невообразимую чушь. Растерявшись, он подмигнул старухе. Но пошлых людей сильнее всего убеждает пошлость. Вот почему старуха сперва удивилась, потом задумалась и наконец вопросительно взглянула на дочку.
— Ну, Лялечка… Что ты посоветуешь?
— Право, не знаю, мамочка.
— Да чего не знать? — снова врезался Шамшин. — Ну, потеряете дня три, только и всего… А вдруг?
— Рискнуть?
Старуха опять посмотрела на Ляльку. Лялька, задрав ноги, раскачивалась на стуле.
— Обдерни юбку… Где у тебя юбка? Что за мода?
Лялька захохотала. Старуха рассердилась.
— Я не понимаю, Ляля, ведь Василию Игнатьевичу, некогда. Он спешит… Надо же решать!
— Езжай, по-моему… —
— А это не опасно, Василий Игнатьевич?
— Да что вы, Агния Николаевна… Что тут может быть опасного? Люди-то свои… Я вас не в Америку везу. Согласились?
Он схватил ее за руку.
— Я сейчас еду домой, потом на вокзал, потом забрасываю вам картины… Говорю номер носильщика, вы забираете у него билет и… в Москву, в Москву!
Он расцеловал и Ляльку и заодно старуху. Старуха сразу же забегала по квартире, хватая вещи.
Лялька закричала прислуге:
— Даша, вытащите с антресолей чемодан… Да оботрите!
Начался переполох.
Шамшин опрометью скакал вниз по лестнице. Думать уже было некогда…
Ирине была оставлена записка: «Иринушка! Па экстренному делу выехал в Москву дня на три. Вася».
Старуха поселилась в одном из московских переулков, в каменном особняке с помещичьим двориком, занесенным пухлым солнечным снегом. Среди снега стояли три восковые замерзшие березы. Все вокруг и в самом домике было очень приятно. Домик, отведенный под маленький музей начала девятнадцатого века, довольно хорошо сохранился. Заведующий музеем, старый художник-реставратор, был большим приятелем Шамшина по винной части. Старуху он приютил в жилой половине дома, которая не экспонировалась, среди красного дерева и ширмочек, около тяжелой круглой изразцовой печки.
Старуха радовалась тихой жизни и готова была жить в этом особнячке до бесконечности. Утром она пила кофе, потом уходила обедать к московской приятельнице и там проводила вечер.
Когда, наступил решительный день, старухе стало страшно, а может быть, ей не хотелось расставаться с московской жизнью.
Она категорически заявила Шамшину, что у нее сосет под ложечкой, что сегодня ночью ее томили скверные предчувствия и что она вообще не согласна на эту авантюру.
